Гризли

— Неплохо придумано, — одобрил Ленгдон. — К тому же я расшиб колено, и несколько дней передышки не помешают — хоть подлечу его…

Не успел он договорить, как неожиданно резко загремела цепь, которой была стреножена пасущаяся на лугу лошадь. Раздался испуганный храп лошади. Это заставило их вскочить на ноги.

— Ютим! — прошептал Метусин, и багряный отсвет костра заиграл на его темном лице.

— Верно… собаки, — отозвался Брюс и негромко свистнул.

В соседнем кустарнике что-то зашуршало, и две собаки появились у костра. Они ползли по земле на брюхе. Подползли к охотникам. Простерлись у их ног. В тот же момент к ним присоединились еще две.

Это была уже совсем не та стая, которая покидала лагерь утром. Бока у собак глубоко запали, шерсть на загривках свалялась. Они бежали что было сил и сами знали, что осрамились. От боевого задора эрделей не осталось и следа. У них был вид побитых дворняжек.

Пятая собака явилась уже на исходе ночи. Она ковыляла, волоча перебитую переднюю лапу. Голова и горло одной из тех, что пришли раньше, были в крови, глаз выбит.

Они распростерлись на земле, как бы ожидая приговора. „Ничего у нас не вышло, — говорила эта их поза. — Нас потрепали, и вот все, что от нас осталось“.

Брюс и Ленгдон молча смотрели на них. Прислушались… подождали. Больше ни одной не появилось. Друзья переглянулись.

— Вот и еще двух не стало, — сказал Ленгдон.

Брюс подошел к груде корзин и парусины и вытащил сворки. А Мусква, сидя на дереве, весь трясся от страха. Всего в нескольких ярдах перед собой он снова увидел ораву этих белозубых, которые не только загнали его в расщелину, но обратили в бегство самого Тэра. Людей медвежонок боялся уже не так сильно. Они не причиняли ему вреда, и он больше уже не трясся от страха, не рычал, когда тот или другой из них проходил поблизости. Но собаки были ужасны. Они вступили в бой с самим Тэром и, вероятно, оказались победителями, потому что гризли бежал.

Привязанный к очень еще молодому и невысокому деревцу, Мусква пристроился на седловине его развилки, в пяти футах от земли. Когда Метусин вел одну из собак мимо деревца, эрдель увидел медвежонка и неожиданно прыгнул вверх, вырвав сворку из рук индейца. Он чуть было не достиг Мусквы. Собака уже приготовилась к новому прыжку, когда Ленгдон с сердитым окриком подбежал, схватил ее за шиворот и крепко всыпал ей свободным концом сворки. Затем увел эрделя.

Медвежонок не мог ничего понять. Человек спасал его! Он отколотил это чудовище с красной пастью и седыми клыками и увел всех этих страшилищ на привязи подальше от него.

Вернувшись, Ленгдон подошел к деревцу и ласково заговорил с медвежонком. Мусква дал приблизиться его руке дюймов на шесть и не вцепился в нее. По всему телу его вдруг пробежала дрожь. Пока голова медвежонка была повернута в сторону, Ленгдон решительно положил руку на его пушистую спинку. И это прикосновение оказалось совершенно безобидным! Даже мать Мусквы ни разу не клала свою лапу на медвежонка так бережно! Прошло еще десять минут, и Ленгдон за это время раз шесть успел погладить его.

Сначала Мусква в ответ скалил оба ряда своих сверкающих зубов, хотя и не издавал ни звука. Постепенно он перестал даже скалиться.

Ленгдон отошел, вернулся с большим куском сырой оленины и поднес его к самому носу медвежонка. Мусква чуял запах карибу, но пятился от протянутого ему куска и отстранялся. В конце концов Ленгдон положил мясо рядом с миской у подножия деревца и вернулся к курившему трубку Брюсу.

— Самое большее через два дня будет есть у меня из рук, — сказал он.

Вскоре Ленгдон, Брюс и индеец завернулись в одеяла и быстро заснули. Весь лагерь утих. Пламя костра опало, и только одна огромная головня все еще продолжала тлеть. Недалеко в глубине леса ухала сова. Тихая ночь наполнилась бормотанием долины и гор. Звезды разгорелись ярче. Мусква услышал, как где-то вдали какая-то каменная глыба, сорвавшись, покатилась по склону горы. Теперь бояться нечего. Все было спокойно. Все спало.

Мусква потихоньку слез с дерева и вдруг угодил прямо в миску, разлив сгущенное молоко, часть которого попала ему на мордочку.

Медвежонок невольно облизнулся, и, когда на его язычок попало это сладкое, липкое вещество, Мусква вдруг почувствовал блаженство. С четверть часа он облизывался. А затем маленькие быстрые глазки жадно впились в оловянную миску, будто его вдруг осенила догадка о секрете этого нектара.

Медвежонок подбирался к ней по всем правилам искусства и с похвальной осторожностью, обойдя ее сначала с одной, потом с другой стороны. Все его мускулы напряглись, и он в любой момент был готов тут же отскочить, если этому диковинному предмету вздумается броситься на него. Наконец его нос уткнулся в густое, сладкое лакомство, от которого Мусква уже не отрывался, пока не вылизал все до капли.