Гроб хрустальный

Когда Глеб оторвался от экрана, Андрея уже не было в офисе, зато появился Бен и миловидная невысокая блондинка. Глеб узнал ее по фотографии с Бенова десктопа: это была жена Бена Катя Гусева. Она была дизайнером, как и Глеб, и он недоумевал, почему на работу взяли его, а не Катю. Он быстро нажал Alt-Tab, вызвав на экран CorelDraw с эскизами логотипа журнала.

— Вот, глянь, — сказал он Бену, надеясь, что Катя тоже посмотрит и, может быть, скажет что-нибудь ценное.

— Круто, — оценил Бен и пошел к своему столу, а Катя начала расспрашивать, какими эффектами Глеб пользовался.

Они еще обсуждали дизайнерские дела, и тут в комнату ворвался Шаневич, за ним, бормоча что-то утешительное, вбежал Андрей. Илья просто кипел от ярости.

— Ну, сознавайтесь! — заревел он, — Кто такая эта блядь Марусина?

Разгневанный Шаневич походил на комического Зевса-громовержца; всклокоченная борода выглядела сполохами рыжего огня. Снежана хихикнула. Шаневич развернулся к ней:

— Ты, что ли?

— Нет, Илья, ты что? — испугалась девушка. — Я же ничего в этом не понимаю. Я… ты же знаешь, я по другой части.

— Да не баба это, — сказал Бен. — Я всегда говорил. Мужик как пить дать.

— Я из него бабу сделаю, если найду, — рявкнул Шаневич и вышел.

— А что случилось-то? — спросил Глеб.

Шаневич позвонил Крутицкому, пояснил Андрей, и Влад подтвердил, что пока замораживает все отношения с Шварцером, да и с самим Шаневичем, потому что ни того, ни другого не считает серьезными партнерами. На вопрос, в чем дело, Влад ответил, что нашел в Интернете статьи какой-то девушки, которая писала, что Шварцер фальсифицировал свое портфолио. Совершенно неважно, правда ли это, сказал Крутицкий, но серьезные люди не позволяют таких сливов.

— То есть эта девочка кинула нас на пятьдесят штук грина? — сказал Бен. — Круто. Сила слова.

— Может, еще обойдется, — сказала Катя, но Бен цыкнул на нее: «Хуй-то обойдется», — и она обиженно замолчала.

С горя все пошли пить кофе. Глеб задержался, чтобы просмотреть почту, и нашел письмо от Снежаны. Он удивился — к чему писать письма, сидя в двух метрах от адресата. Снежана спрашивала, свободен ли Глеб вечером. Он написал, что свободен, и пошел на кухню: ясное дело, пока Снежана пьет кофе, ответ не придет.

На кухне обсуждали Крутицкого.

— Странный чувак, — говорил Бен. — Такой весь из себя новый русский, а запал на Нюру Степановну.

— Правда запал? — спросил Глеб. Андрей сообщил, что несколько месяцев назад, когда Нюра только пришла в офис, была какая-то пьянка. Крутицкий зашел случайно, тоже выпил и потом весь вечер просидел с Нюрой в уголке. Ушли они вместе и с тех пор регулярно встречаются.

— Может, у него эдипов комплекс? — предположила Катя.

— Какой эдипов комплекс? — возмутился Бен. — Выучила умных слов и туда же.

— Не, — сказал Андрей, — скорее, ему нравится, что она такая. Все бабы, которых он по работе знает, небось, отрастили себе клыки и когти, а тут что-то тихое, безопасное…

— Я бы с Крутицким не могла, — сказала Снежана, — он такой сладкий-сладкий… Я слышала, как он с Нюрой разговаривает. Называет ее «моя мышка».

— Мышка — это круто, — сказал Бен.

— Ужас, — сказала Снежана. — По-моему, настоящая женщина должна быть немного la famme fatale.

Катя спросила, что это такое, и Снежана объяснила, а заодно сообщила всем, что завтра у нее день рожденья, и она собирается радикально изменить имидж, но, кстати, приглашает всех, часиков в семь, будет крутая тусовка, она уже позвала интересных ребят, всем очень понравится. Тут выяснилось, что все, включая Шаневича, впервые об этом слышат, Снежана заныла, что Илья обещал аж полгода назад, Шаневич, буркнул, чтоб они хотя бы сами за собой убирали, и все вернулись в офис.

Через минуту Глеб получил от Снежаны письмо. Она предлагала поужинать в «Рози О'Грэдис», ирландском пабе неподалеку от редакции. Это, писала она, самое модное в Москве место. Там собирается вся богема и ирландские дальнобойщики. По пятницам не протолкнуться, но сегодня наверняка удастся найти столик.

Глава одиннадцатая

«Рози О'Грэдис» оказался небольшим людным баром. Блуждая в хитросплетении московских переулков, Глеб вдруг наткнулся на московскую матшколу, где училось множество его шапочных приятелей и несколько уехавших друзей. Примыкавшая к школьному двору стена была сплошь покрыта дифирамбами музыкальным группам и цитатами из песен. Некоторое время Глеб их рассматривал, но среди восхвалений «Гражданской Обороны» так и не нашел старого лозунга «Курянь — дрянь», древнего символа солидарности с его собственной школой.

В «Рози О'Грэдис» было душно и накурено; под плакатом с кружкой темного пива и надписью «Guinness as usual» двое седых мужчин говорили по-английски, прихлебывая из кружек тот самый «гиннес» с постера. Снежана ждала Глеба за маленьким столиком, где стояла бутылка «эвиана» и два стакана: один — полный льда, другой пустой.

— Возьми мне белого вина, — сказала Снежана вместо приветствия. Глеб долго проталкивался к стойке, пытаясь докричаться до бармена. С бокалом вина и маленькой кружкой «гиннеса» вернулся к Снежане.