Гроб хрустальный

— Ладно, — сказал Луганский. — Пошли ко мне.

Они прошли в следующую комнату, где на столе стоял компьютер и колонки. В углу, прямо на полу, матрас — как у Андрея.

— Это твоя квартира? — спросил Глеб.

— Наша, — ответил Луганский, — это же сквот.

— Как на это… на Трехпрудном? — спросил Глеб. Таня когда-то рассказывала ему про коммуну художников.

— Ну, типа того, — Луганский вздохнул, — только теперь все цивилизованно. Раз в месяц приходят владельцы, мы платим им две сотни и живем дальше. А как надумают сделать в здании ремонт и устроить офис — нас и выселят. Хорошо, за электричество платить не надо — мы его у конторы этажом ниже воруем.

— А Интернет? — спросил Глеб.

— Ну, кто же за сеть платит? — удивился Луганский. — Чернозатонский всем давно объяснил, как надо бесплатно «Америкой-он-лайн» пользоваться. Они месяц проверяют номер карточки, а ты все это время юзаешь на халяву. А потом генеришь новый номер — и опять.

— Понятно.

Внешность обманчива, подумал Глеб: после первой встречи он был уверен, что Луганский — богатый телевизионный человек, а не артистическая богема, живущая по чужим углам и подворовывающая Интернет и электричество.

Сегодня, как и при первой встрече, Луганский был одет в черное: черные джинсы и майка с чьим-то красно-белым портретом и надписью «Kill the Pigs!». Глеб знал, что московская богема вот уже пять лет ходит только в черном, и вспомнил историю какого-то Таниного приятеля, модного художника, встретившего на вечеринке женщину-психолога. Та посмотрела на него и сказала: «У вас, видимо, депрессия: вы всегда в черном», а он ответил: «Никакой депрессии. Я бы с радостью носил другие цвета, если бы их можно было хотя бы надеть». Рассказав эту историю, Таня заметила, что оба, очевидно, остались при своем мнении.

— Майку рассматриваешь? — спросил Луганский — Круто, правда? Мэнсон как он есть.

Глеб кивнул.

— У нас был проект, — продолжал Луганский, — выдвинуть Мэнсона в Президенты РФ. Собрать голоса, все по серьезу. Но, кажется, надо, чтобы кандидат был гражданином России, иначе не канает. Так что придется за Ельцина голосовать.

— Когда выборы-то? — спросил Глеб.

— Да ты что? — поразился Луганский. — Послезавтра. Прощай, халява. Столько бабок можно было заработать! Даже мне перепало: я варианты роликов для Лебедя писал. Ни один не приняли, правда, но каких-то денег все равно заплатили.

— Так ты за Лебедя голосовать будешь? — спросил Глеб. Ближе к выборам всеобщая истерика, видимо, коснулась и его.

— А какая разница? — сказал Луганский. — Его потом с Ельциным сольют все равно. Это ж как два пальца обоссать.

Глеб кивнул.

— Я вообще-то не особо политикой интересуюсь, — пояснил Луганский. — По-моему, после 1991 уже все равно, кто у власти. Все одно воровать будут.

— Но ворюга мне милей, чем кровопийца, — улыбнулся Глеб.

Луганский кивнул.

— Послушай, — сказал Глеб, — я хотел тебя спросить про Снежану.

— Какую? — удивился Луганский. — А, которая Death in June?

— Почему? — не понял Глеб.

— Ну, смерть в июне, — пояснил Луганский. — Она же в июне умерла, так?

— Да, про это, — сказал Глеб. — Ты ее давно знаешь?

— Ну, как-то тусили вместе пару раз, — пожал плечами Луганский. — Я все трахнуть ее хотел, но не сложилось. Хотя вроде и она была не против. Зато вот Настю оприходовал на Снежанином дне рождения.

— Когда это ты успел?

— А, долго ли умеючи! Сам знаешь, слово за слово, хуем по столу. В комнате, где компьютеры у вас стоят. Сначала про Тарантино, потом про клаббинг, потом про MTV — оглянуться не успела, как уже ноги раздвинула. Я люблю, чтобы все быстро. Хорошо, кстати, что поторопился — только кончили, как все и началось.

— Что началось?

— Ну, менты, допросы, труп на лестнице. Еле застегнуться успел.

— То есть вы весь вечер так и не выходили из офиса? В смысле, пока Снежану не убили?

— Ну да. Ты же сам видел — я сначала читал свою шутку. Ну, про братков.

И Луганский ткнул в листочек, прикнопленный к доске на стене. Глеб подошел и автоматически прочитал финал:

— Ну, это звучит у меня похоже, а пишется по-разному. То Ха — И — Зэ, а то Ха — Е — эР. То есть «его» и «ее».

— «Хиз» и «Хер»?

— Ну да.

— То есть из-за того, что там все мужики — пидоры, баб, что ли, никто в натуре не ебет? И у них на уме один хер?

— Постой, ты не понял. По-английски «her» не значит «хер», «хер» по-английски будет «фак».

— Надо же. «Фак», еб тыть. А как будет «пошел на хуй»?

— «Пошел на хуй» по-английски будет «фак офф».

— А как будет по-английски «пизда»?

— Не знаю, наверное так и будет — «the pizda».

— Это такой намек для своих, — пояснил Луганский. — В Сети есть страничка, где приведены результаты поиска Альтавистой по маске «pizd*». Там, в частности, есть человек по имени Джонатан Пиздец. Реальный человек, не виртуал. Американец какой-то.

— Круто, — сказал Глеб.

Они вышли обратно на кухню. Дениса уже не было, изображение в телевизоре стабилизировалось, и Глеб на секунду замер — картинка показалась знакомой.

— Выключи ты эту хуйню, — сказал Луганский. — Я ВГИК кончал, меня с тех пор от Тарковского тошнит.

— Что так? — спросил Глеб.