Гроб хрустальный

— Я тебе говорил. Твоя версия с Марусиной не выдерживает критики, — написал Горский. — Видишь, у Кати и Бена есть алиби.

— К тому же, Бен технически не может быть одновременно BoneyM и этим het, — сказал Глеб.

— Технически он как раз может, — ответил Горский. — Технически можно быть двумя людьми на IRC сразу, не проблема. Но Снежана-то должна была знать, кто есть кто. Хотя теоретически возможно, что в тот день Бен законнектился как het.

— Вне подозрений только SupeR, — ответил Глеб. — Но он и так в Америке.

— Да, — согласился Горский, — так что это мог быть и Бен, и Андрей.

Андрей сидел за соседним столом, и Глебу стало неловко. Получалось, будто они с Горским сейчас обсуждают Андрея за его спиной — но в прямой видимости. Андрей как раз обернулся, в пол-оборота посмотрел, и Глеб устыдился своих подозрений.

— Я тут думал на днях, — продолжал Горский, — почему все индифферентны к смерти Снежаны, как ты говоришь. Наверное, то, что кажется драмой, когда тебе 15 лет, к 30 больше не драма. Вот смерть — сначала кажется, что это the issue, важная тема для общей беседы. А потом выясняется, что это очень личное дело, о котором и говорить как-то неловко. А чужая смерть — чужое дело. Потому что использовать чужую смерть для размышлений о своей собственной как-то нескромно. Снежана ведь умерла не для того, чтобы преподать нам, скажем, урок нашей смертности.

— То есть она умерла напрасно? — спросил Глеб.

— Не в этом дело. Просто однажды становится неловко, неудобно как-то вкладывать свои смыслы в чужие смерти. А если нельзя вложить смысл, проще забыть. Я не говорю, что этот способ лучше того, что в пятнадцать лет.

— А что в пятнадцать? — спросил Глеб, вспомнив Чака.

— В пятнадцать кажется, что говорить о чужой смерти — самое милое дело. Единственная стоящая тема для разговора.

— У меня одноклассник в 15 лет покончил с собой, — написал Глеб и снова, уже не впервые за последние дни, у него возникло чувство, будто совсем недавно что-то напомнило ему о Чаке, что-то не связанное с классом — но не мог вспомнить, что именно.

В комнату сунулась Нюра Степановна — сказала, что Шаневич хочет поговорить с Глебом. Быстрый секс, случившийся у них несколько дней назад, как она и обещала, не повлиял на их отношения. При встрече они столь же вежливо здоровались и смотрели друг сквозь друга. Нюра мышкой старалась проскочить мимо него, а Глеб пытался не вспоминать как твердели ее соски под его пальцами.

Сейчас он быстро написал «/ME сейчас вернется» (Горский это увидел как «*Gleb сейчас вернется»), и вышел. По пути от Шаневича Глеб встретил Осю. Для завершения картины надо бы и с ним поговорить. Ося уже убегал, но предложил встретиться завтра вечером в городе, на каком-то сборном панк-концерте, куда он все равно собирался. Пообещал кинуть Глебу координаты клуба и сказал, что, посетив концерт, они морально поддержат лучшие силы сопротивления антинародному режиму.

Глеб вернулся в комнату и спросил Андрея, давно ли тот знает Осю.

— Со времен scs/scr, — ответил Андрей, не отрываясь от клавиатуры.

— Что это такое? — спросил Глеб, и Андрей со вздохом бросил работу.

— Это то, чем был русский интернет до появления WWW, — ответил он. — Юзнет. Ньюсгруппы.

— Что это такое? — повторил Глеб, решив на этот раз не кивать.

Андрей снова вздохнул.

— Что-то вроде больших подписных листов, разбитые по темам. Но иногда все забывали про темы и просто общались. Короче, там заводились романы, писались стихи и проза, создавались и гибли репутации. Фактически все, кого ты видишь здесь, в Хрустальном, два-три года назад были там. Интернет больше таким не будет.

Андрей, видимо, впал в элегическое настроение.

— В юзнете был мгновенный фидбэк. В Паутине я могу писать что угодно, а в юзнете нельзя соврать. Там тебя ценили по тому, что и как ты пишешь. Настоящий гамбургский счет. Те, кто через это прошли, типа приобрели такой опыт — они как братья на всю жизнь.

— И кто там был?

— Все. Из тех, кого ты знаешь — Ося, Бен, Арсен, Сережа Романов.

— Я не знаю Сережи Романова.

— Это который SupeR, — пояснил Андрей. — Где-то в Америке живет, Снежана через него к нам попала.

— А почему это кончилось?

— Потому что WWW удобней. То, что делается на Вебе, типа остается навсегда, и проще по IRC общаться, чем писать друг другу письма. Люди, знаешь, ленивы и нелюбопытны.

Глеб на секунду представил: все, что он видит сегодня, исчезает, как юзнет. Через пять лет буквы WWW или IRC будут казаться бессмысленными аббревиатурами. Никому не нужными, как «Эрика» во времена персональных компьютеров и принтеров.

— А как туда попадали? — спросил Глеб.

— Просто подписывались. Были разные конфы. Scs/scr означает soc.culture.soviet и soc.culture.russian. Были и всякие другие. На binaries порнуху сливали в основном. Да и сейчас сливают.

— И что, — спросил Глеб, — этим никто теперь не пользуется?

— Пользуется, конечно, — сказал Андрей. — Кто же даст порнухе простаивать. А русского юзнета больше нет, — Андрей снова вздохнул. — И, значит, что толку об этом говорить.