Дома Глеб достал листок, где недавно рисовал обитателей Хрустального. Сбоку пририсовал одноклассников, живых и мертвых. Получилось две сети, до сегодняшнего дня не связанных. Сейчас появилось звено, соединившее Хрустальный и класс: странная связь Марины, Чака и het'a. Скорее всего, подумал Глеб, этот het — ее любовник или просто конфидент, которому она рассказала про Чака. Конфигурация прояснилась, но вопросов все равно оставалось слишком много.
Глеб записал их на втором листке:
Кто убил Снежану? И зачем? Как смерть Снежаны связана с Чаком и моим классом?
Кто подставил Абрамова? Как связана с этим Марина Ц.? Где сейчас Марина?
Кто такой het? Связан ли он с моим классом — и как?
Подумав, Глеб добавил еще одну строку:
Почему был арестован Вольфсон? Что он делал? Почему Абрамов считает себя виновным в смерти Чака?
Отдельно Глеб выписал два предположения, которые принял, чтобы облегчить себе решение задачи. Конечно, они могли оказаться ложными — как предположение о связи Марусиной и смерти Снежаны. Глеб надеялся, что будущее покажет:
Убийца Снежаны — это het.
Het на листе нашего класса выдает себя за Чака.
Глеб еще раз посмотрел на рисунок. Марина была воротами, гейтом, соединявшим две сети. Он еще раз обвел ее имя в кружок. Ключевая фигура во всей истории.
Сбоку Глеб написал рабочую гипотезу:
Снежана что-то знала о связи Марины и het. Возможно — что-то, связанное с моим классом, мной или Витей Абрамовым. Поэтому het ее и убил, а убив, явился теперь на лист класса — выяснить, что мы знаем на самом деле.
Гипотеза была хороша, но имела один недостаток — не объясняла, кто такой het, и где его искать.
Зазвонил телефон. Глеб снял трубку. Это мог быть кто угодно — Таня из Франции, Вольфсон из Америки, Витя Абрамов из ниоткуда, Снежана с того света или Чак из Сети. Но звонила всего лишь Глебова мама — из Стокгольма, где она жила последние три года.
— Привет, мам, — сказал Глеб.
— Я тебя поздравляю, — выпалила она.
— Спасибо, — растерялся Глеб. — С чем?
— Ельцин победил, уже известны предварительные итоги! Он набрал больше всех, затем идет Зюганов, а потом Лебедь. Это значит — Ельцин победит во втором туре. Коммунизм не пройдет!
Боже мой, подумал Глеб, какое ей-то в ее Швеции дело до коммунизма. Но спросил про другое:
— Слушай, ты помнишь Маринку Цареву из нашего класса?
— Такую смазливую и кокетливую? Еще Витя Абрамов был в нее влюблен. Помню, конечно.
— Ты не помнишь, где работали ее родители? Может, каких-то общих знакомых?
— Нет, вроде… А что?
Удивительно как хорошо слышно, подумал Глеб. А когда-то мы думали, что заграница — это как другая планета. Жалко, что в Интернете нельзя услышать голосов. Интересно, насколько переменился голос Чака.
— Так просто. Решил разыскать.
— Это правильно, — сказала мама. — Школьная дружба — самая крепкая. Ты знаешь, Глебушка, что я тебе посоветую? Есть такая штука — твой Феликс наверняка знает, — Интернет. Через него все можно найти.
Даже больше, чем потерял когда-то, подумал Глеб, но сказал только:
— Спасибо.
Глава двадцать пятая
Максим, Светин муж, ушел на работу, детей тоже дома не было. Она приготовила кофе, включила телевизор и тут же выключила: все только и говорили, что о вчерашних выборах. Она взяла Хмелевскую и стала в сотый раз перечитывать «Что сказал покойник». До прихода Глеба еще полчаса.
После того, как «Лямбда плюс» закрылась, и Света оказалась без работы, Максим старался быть с ней нежней, но по вечерам допоздна пропадал на службе — вероятно, боялся тоже потерять место. Володя и Ксюша, наверное, даже радовались, что мама постоянно дома, только Света немного отвыкла все время сидеть с детьми. Сейчас, правда, Володя ушел в школу на практику, сказав, что потом зайдет к приятелю поиграть на компьютере, а Ксюша была у свекрови.
Света пила кофе, листала книжку и думала, где сейчас может быть шеф. Например, в Южной Америке, или еще в каких экзотических местах — о них так приятно читать по утрам в книжке, но перебраться туда насовсем совершенно не тянет.
После смерти Миши Емельянова и исчезновения шефа она чувствовала себя какой-то потерянной. Словно это не Абрамов, а она сама куда-то подевалась. Деньги ни при чем: Максим всегда зарабатывал в три-четыре раза больше нее, проживут и сейчас. Дело в чем-то другом. Сплошная линия ее жизни прервалась, будто из знакомой книги вырвали страницу или на кассету с любимым фильмом вдруг записали телепередачу.