Гробница вервольфа

Уваров не слышал мелодий из-за озера несколько дней, поэтому, когда вдалеке раздался призрачный голос, он замер, обрадовавшись, что незнакомка сегодня скрасит скуку. В ее пении (часто без слов) скрывалась тайна, она влекла, как влечет все необычное. Совершенно не думая, зачем он это делает, Уваров отвязал лодку, прыгнул в нее и до середины греб быстро, насколько возможно. С середины начал осторожничать, стараясь не вспугнуть певунью всплесками весел, и слушал дивный голос, который передавал не только печаль, как часто бывало, но и светлую, безмятежную радость. «Почему в ее пении столько завораживающей власти? – думал Уваров. – Ведь всего-навсего человеческий голос, не более, но… Откуда в нем такие страсть и сила, откуда печаль? Что она может знать о них?»

Он достиг камышей на противоположном берегу, вдоль зарослей его лодка двигалась медленно и бесшумно. Уваров почти не пользовался веслами, одно так и вовсе уложил на борт, а помогал себе руками, отталкиваясь от камыша. Наконец он смог выглянуть и рассмотреть берег, луна прекрасно помогала ему.

На деревянном мостке, уходящем в озеро, стояла девушка с ослепительной белизны кожей в свободном, тоже белом платье, почти сливавшемся с ней, а волосы ее сливались с темнотой, очевидно, они были темными. Но оттого, что выделялись в непроглядной ночи только лицо и одежда, она казалась нереальной. Зрелище было странное: девушка пела, подставив лицо луне и вдохновенно помогая себе жестами. Песня закончилась, она приподняла подол платья, села на мосток, свесив ноги. Снова запела что-то грустное и тихое, болтая ногами, как ребенок.

Уварову захотелось посмотреть на нее ближе, он оттолкнулся веслом от дна – здесь было неглубоко, и лодка заскользила к причалу. Девушка заметила его, прервала пение, но не испугалась:

– Кто здесь?

– Не бойтесь, сударыня, – поспешил сказать Уваров полушепотом, чтобы не спугнуть ее. – Я слушаю всегда, когда вы поете…

– Я вас не знаю, – подскочила она.

– Не убегайте, прошу вас! У меня нет дурных намерений!

Девушка замерла, но фигура ее осталась напряженной, она была готова убежать. Лодка стукнулась носом мостков, затем коснулась их боком. Уваров взялся за деревянный выступ и заговорил торопливо, но негромко:

– Я всего лишь хотел послушать вас ближе. Вы чудо как хорошо поете. Прошу вас, не уходите… спойте еще…

Вопреки его ожиданиям девушка подошла, присела, рассматривая дерзкого незнакомца в лодке. Наконец и Мишель смог разглядеть ее. Старомодное платье свободного кроя было бледно-голубого цвета. Благородные черты, тонкие линии, большие глаза (жаль, не видно, каковы они цветом). И волосы пышные, перехваченные голубой лентой, спускались до бедер. Да не русалка ли она? Уваров улыбнулся, глядя на нее:

– Вы на меня смотрите, будто я разбойник. Вам страшно?

– Нет. Я не видела здесь чужих. Откуда вы?

– С противоположного берега, там моя усадьба. Спойте, сударыня, ради вашего пения я пересек озеро.

Больше не пришлось просить. Она устроилась на мостке, подняла глаза к луне, вдохнула и запела. Уваров слушал, сцепив руки в замок и подперев ими подбородок. Слушал и думал, как же все это необычно, ново. Хотя незнакомка уже не казалась странной и неземной, напротив, она была живой, настоящей, гораздо лучше, чем он воображал. Когда она замолчала, он так и сидел, задумавшись.

– Вам понравилось? – тихо спросила девушка.

– Разумеется, сударыня.

– А почему вы меня не хвалите?

Ее бесхитростное откровение вызвало улыбку.

– Разве мое появление здесь не лучше всякой похвалы?

– Верно, – удивилась она. – Как вас зовут?

– Простите, я не представился, – поднялся он. – Михаил Аристархович Уваров.

Лодка закачалась на воде, Уваров тоже покачнулся, незнакомка схватила его за плечи, встав на колени:

– Осторожно!

А он непроизвольно схватился за нее. Это было дерзко, и Уваров опустил руки, извинившись:

– Простите. Друзья и близкие зовут меня Мишель.

– А мне нравится Михаил. Наверное, ваша мама звала вас Мишенькой.

– Так звала меня няня. А мама – Мишелем.

– А меня зовут Шарлотта.

– Скажите, мадемуазель Шарлотта, почему вы поете ночью?

– Я люблю ночь… луну… темную гладь озера… люблю, когда все спят, а я остаюсь одна… А вы, Михаил Аристархович, любите все это?

Она говорила просто и ненадуманно. Вместе с тем Шарлотта сильно отличалась от девиц своего возраста, но только Мишель не мог понять, чем именно. Пожалуй, естественностью. Да, да, естественностью, которой близко не было в юных девах света. Разве что имелась у одной – у его сестры Марго.

Девушка пела еще, притом ее не надо было просить дважды, а в перерывах они говорили, как старые приятели, о книгах, о музыке и… о собаках.

– Собаки, как люди, – тихо звучал голос Шарлотты. – Они все-все понимают, умеют думать и приносят радость.

– Вы любите охотиться?

– Нет, как можно! Убивать – это ужасно. Ах, небо уже посветлело… Мне пора.

– Постойте, мадемуазель… – Уваров забылся и взял ее за руку, но уже не извинился. – Вы уходите? Смею ли я надеяться… увидеть вас еще?

– Да. Завтра. Ежели не будет дождя, я приду сюда. До свидания, Михаил Аристархович. Я приду. И вы приходите.