Гробница вервольфа

– Нечисть? – улыбнулась Марго. – Неужто?

– Ей-бо! – перекрестился белобрысый, для верности вытаращив глаза. – Кого встретит, кровушку выпивает.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи…

Марго присела на краешек пенька, а грозный мужик дал мальчонкам по затрещине:

– Чего стоите, окаянные? Живо коней барских напоите. Пожалуй, и я с мальцами пойду к ручью, а то их одних боязно отпускать.

Два мужика снова сели к костру, рядом с Марго устроился на траве Суров, а Уваров присел у огня на корточки.

– Ну, кто же в лесу завелся, что так вас напугал? – лукаво подмигнув Сурову, спросила Марго.

– Дык, барыня, оборотень волком воет, – начал белобрысый. – Да упыри на свет божий выходят. Из нашей деревни зимой паренек в лес пошел за хворостом и сгинул. Искали его, искали… нашли мертвым, а на шее след от клыков. Повитуха тотчас определила: упырь кровь высосал.

– Неужто правда? – не верила Марго.

– Истинная! – заверил второй мужик. – А из соседней деревни он двоих загубил. Весной было дело. Да вон барин должон знать, – кивнул он на Уварова. – Чай, из его деревни люди.

– Все точно, – подтвердил Уваров. – Я полицию вызывал.

– Разве ж полиция упыря найдет? – хмыкнул белобрысый. – Пошастали по лесу, да все без толку. А недавно так ишо одного нашли, городского.

– Действительно, странно… – задумчиво произнесла Марго.

– Что ж странного? – пожал плечами другой мужик. – Вот сейчас возвернется Демид, порасспросите его. Он с оборотнем силой померился.

– Так от оборотня живым уйти возможно? – подзадоривал его Суров.

– Стало быть, возможно, – заявил мужик уверенно.

Послышалось фырканье лошадей, на поляну вышли бородатый Демид и мальчики, держа коней под уздцы.

– Демид! – позвала Марго. – Расскажи, как ты оборотня победил.

– Дак ить давненько то было… – смущенно буркнул тот. – Уж тому лет двадцать…

– А ты вспомни, – настаивала Марго.

Просили и мужики, любопытство было написано на лицах мальчиков, прилегли на травку, подперев ладонями мордашки. Демид хмурился, однако подсел к костру, весомо начал рассказ:

– В тот год я жениться надумал. До свадьбы оставались считаные денечки, а тут слухи пошли, будто оборотни у нас объявились. И людей с перекушенным горлом находили точь-в-точь как нынче. Нам с Глашей не до слухов было, помиловаться охота. Осень стояла золотая, мы ввечеру и гуляли по лесу. Вдруг слышим – шур-шур… будто кто листьями шелестит. Опосля все стихло. Мы далее идем, беседу ведем. Опять – шур-шур… И чего там шуршит, думаю… Ранее мы с Глашей как посвиданькаемся, так расходились, а тут боязно мне стало ее отпускать, я и говорю: «Пошли, доведу до околицы». Довел ее, дождался, покуда в избу вошла, и назад пошел, опять же через лес. Иду… Круглая луна на небе висела, оттого в лесу совсем светло было. И снова слышу – шур-шур где-то рядом. А с собой у меня ни ножа, ни чего другого…

– Да ты вон какой огромадный, – хихикнул белобрысый.

– Оно конечно, – согласился Демид. – Но коль не знаешь, что за человек за тобой крадется, да с помыслами какими, тут и сильного страх охватит. Вдруг гляжу – палка. Крепкая, большая, гладкая. Поднял я ее, а когда сгибался, вокруг незаметно поглядел. И вижу: за елкой кто-то стоит. Я пошел далее, а уши назади держу. И чуток передержал. Вдруг как затопотит он! Я оглянулся… Кабы бы то простой человек на меня бежал, я бы его враз дубиной огрел. А тут несется на меня… мать честная! Страшон, аки черт! Бородища и волосы лохматые, рот открыт, клыки торчат. Ей-богу, барыня, не вру!

– Верю, – завороженно слушала Марго. – Что же дальше?

– Я так и обмер. А он на меня – прыг! И свалил. Ушибся я, оттого не сразу обороняться стал, а только когда он харю свою препоганую ко мне приблизил и вроде как примеривался цапнуть клыками. Я одной рукой его за горло – хвать! Второй палку нащупал… А он – кулаками по роже моей! Меня тут злоба взяла, думаю: ну нет, просто так ты меня не возьмешь. Держу его за горло одной рукой, а он скалится, рычит, точно зверь. Я изловчился и палку ему в рот сунул, чтобы он ее прикусил. Второй рукой ухватился за другой конец и держу. Гляжу – поранил его, кровь потекла с десен и губ. Я поднатужился и перевернул его, оседлал, а палкой удерживаю. Подергался он, из сил выбился. Я его кулаком примочил в харю, он сознания и лишился. Думаю себе: чего теперь-то делать? А одежа на ем хорошая, барская. Я решил: коль попросту расскажу, никто не поверит. Снял кушак, связал его и взвалил на плечо. Принес в деревню, посадил в дровяник, привязал и народ созвал. Он в себя пришел, озирается. Пальцы на руках скрюченные, когти длинные и оскал звериный, а зубы… красные! Повитуха святой воды плеснула на его с молитвой, он как заорет. Повитуха крестом себя осеняет и шепчет: «Оборотень». Мы так и попятились. Народ загалдел, мол, сжечь его надобно живьем. Ага! В моем дровянике? Чтобы и дом сгорел? Я им толково объясняю: надобно в город его свезть и в полицию сдать. Верно?

– Разумно, – усмехнулся Суров. – Сдал?