Гробницы пяти магов

Разделся ли я сам или меня раздела Флана — не знаю, но такое ощущение, что уже через секунду мы стали одним целым, а дальше — только осознание того, что… Да нет у меня таких слов, чтобы все это описать, могу только сказать, что это было совершенно не похоже на то, что я познал раньше. Я был — и меня не было, мир вокруг меня существовал, но уже не тот, что раньше. И все, что меня связывало с реальностью, — это стоны Фланы.

Вот они-то и вырвали меня из того сладкого забытья, в которое я погрузился. В какой-то момент я понял, что ее голос изменился, он стал другим, более глубоким и слегка хрипловатым.

Я открыл глаза и оторопел — на мне восседала не Флана, а совершенно незнакомая мне женщина. Очень и очень привлекательная, стройная, с высокой грудью — но не Флана. Она была как минимум лет на двадцать старше той девушки, с которой я вошел в эту комнату, и выглядела совершенно по-другому.

Но вместе с тем это была Флана, я это знал наверняка. Хотя бы потому, что эта женщина просто не смогла бы занять ее место без того, чтобы я этого не заметил.

А что вообще происходит?

— Ну-ну. — Женщина открыла глаза и потрепала меня по щеке, не переставая ритмично двигать бедрами. — Птенчик мой, мужчинам нельзя думать в то время, когда они занимаются любовью. У них из-за этого ослабевает… А, ну вот, уже.

Она расстроенно вздохнула и погладила меня по груди.

— Э-э-э… — выдавил из себя я, судорожно пытаясь понять, кто это и что этой женщине от меня надо.

— Знаешь, я ведь даже могу на тебя обидеться. — Женщина скорчила забавную гримаску, поджав полные губы, и небрежным движением растрепала черные волосы. — То есть юная потаскушка тебя привлекает, а я, достойная всякого восхищения прекрасная дама, — нет? Это можно даже счесть за оскорбление. Впрочем, будь по-твоему. Я все-таки хочу получить то, ради чего я тебя сюда привела. Точнее, некую часть желаемого.

Она провела ладонью по лицу — и вот на меня снова смотрит Флана. Смотрит, подмигивает и улыбается.

Догадка пришла внезапно, как и осознание того, что меня только что взяли голыми руками. Звучит двусмысленно, но это факт.

— Мистресс Эвангелин, — пробормотал я, моргая и понимая: вероятность того, что она теперь получит от меня желаемое, стремится к нулю. Не та ситуация, знаете ли.

Как я понял, что эта женщина — та самая магичка, про которую говорили и мастер Гай, и Ворон? Не знаю. Просто понял — и все. Она это.

Ведь предупреждал меня тогда Агриппа, ведь говорил — не связывайся с незнакомыми девками. Чего не слушал его?

— Даже так! — Комнату заполнил серебристый смех. — Надо же, ты знаешь мое имя?

Когда он отзвучал, то на мне снова восседала черноволосая женщина с очаровательными ямочками на щеках.

— Н-да. — Она привстала, глянула на меня и печально произнесла: — Все закончилось, толком даже не начавшись. Экая досада!

— Я не виноват, — сообщил ей я, испытывая большое желание натянуть штаны.

— А кто тогда виноват? — удивилась магесса. — Или ты, маленький негодяй, хочешь сказать, что я настолько некрасива, что твой дружок ни при каких условиях…

— Я не про то, — выставил я руки перед собой, совершенно непроизвольно упершись ими в полные груди Эвангелин, — она как раз нагнулась ко мне. — Я в том смысле, что это все так неожиданно. Ну, согласитесь — я лег с одной женщиной, а потом она оказалась совсем другой. Не всякий в такой ситуации сохранит… Э-э-э… Твердость духа.

— Знаешь, птенчик. — Она нагнулась ко мне, и ее карие глаза оказались прямо напротив моих. — Я расскажу тебе один очень-очень большой секрет. Обещаешь, что не выдашь его никому?

— Клянусь своей честью, — заверил ее я.

Хорошая клятва, удобная. Я безродный, так что с честью у меня напряженка, а значит, так можно клясться сколько угодно.

— Женщинам в подобных ситуациях чаще всего плевать как на твердость вашего духа, так и на крепость вашего ума. В постели крепость и твердость должны быть только у одной части мужского тела, — заговорщицки прошептала мне она. — Остальное в этот момент для женщин не имеет никакого значения. В других случаях — да. Но в этом — нет.

— Вон оно как, — заморгал я. — Никогда бы не подумал.

— Так ты шутник! — обрадовалась Эвангелин, как-то ловко скатилась с меня, устроилась под моим левым боком, положила голову мне на плечо и начала водить своей рукой по моей груди. — Я люблю остроумных мужчин. Вот твой наниматель, Гай, всегда был букой, если честно. Чувства юмора у него не было никогда. И еще он был совершенно некомпанейский студиозус, все за своими книгами сидел. Мы, бывало, затеем какую-нибудь каверзу или пирушку, зовем его, зовем, а он — ни в какую. Мало того, есть у меня подозрение, что он нас даже пару раз наставнику закладывал. Доказать не могу, но вот этим местом чую — он это был.

И Эвангелин звонко хлопнула себя по упругой попке, как бы давая понять, каким именно местом она чует, что мой хозяин в юности на нее стучал.

— Какой наниматель? — Я захлопал глазами, давая понять этой женщине, что и имя-то, названное ею, я слышу впервые. — У меня нет нанимателя.