Гробовщик. Дилогия (СИ)

Помимо всего прочего, моей добычей оказались ещё и полбуханки хлеба с тремя банками тушёнки. Так что ужин у меня получился королевский. Нашлась в рюкзаке и бутылка водки, но её я, после минутных колебаний, разбил о кирпичный угол дома, у которого развел костёр. Напиться хотелось – зверски.

Быстро темнело. С вечера порывистый ветер нагнал облака, и те облепили всё небо, заслонив собой и луну, и звёзды. К тому же начался мелкий дрянной дождь.

Я забрался в оконный проём кирпичного коттеджа и закурил, глядя, как с шипением и дымом гаснет мой костёр, погружая окружающий мир на дно дождливого вечера. В руках я машинальо крутил лётчицкую шапку Летуна. Попытался снять очки-консервы, но они были намертво пришиты. Видимо, чтоб не сползали на глаза.

За каким же чёртом их понесло в Зону за два дня до выброса? – думал я.

– Иногда смотрящие так наказывают залётчиков, – вдруг сказал Комар у меня за спиной. – Выгоняют из Лагеря за пару дней перед Выбросом. Одного. И, мол, без «хабара» не возвращайся. Успеешь до – твоё счастье, сможешь где-нибудь схоронится – удача, в аномалию не влезешь – везенье. А все остальное судьба. Если Выброс в чистом поле застигнет – верная смерть. Да и схрон не всякий подойдёт. Чтобы его пережить, над головой должно быть не меньше пяти метров земли. А лучше – ещё больше…

Я обернулся. Никакого Комара сзади, естественно, не было. А была уже поздняя ночь, я посмотрел на часы, светящиеся стрелки показывали полвторого.

Темень стояла, хоть глаз выколи. В шуме деревьев и завываний ветра я не расслышал, как заскрипели двери сарая. Но вот огонек, засиявший сквозь его распахнутые двери, я заметил сразу. Потянуло запахом свежего дыма. Кто-то внутри развёл костёр. И, хоть там и не хранилось сено, пол был бетонный, разделённый на секции, типа, конюшни, всё равно дело это было рискованное. Я мягко выпрыгнул наружу, достал из кармана пистолет и подкрался к сараю. Прислушался и обалдел.

Разговаривали дети.

– …Холодно, – пожаловалась девочка. Судя по голосу, было ей лет десять.

– Сейчас, – ответил ей мальчик, примерно того же возраста. – Костёр разгорится.

– Не наделал бы ты пожара, – сказала девочка. Они замолчали. Тихо потрескивал небольшой костерок. В стенке сарая не было ни щёлочки. чтобы заглянуть внутрь. Лишь по-прежнему сочился из-под приоткрытой двери мерцающий свет, да горько пахло дымом. Я уже было собирался войти, как снова раздался голос девочки:

– А вдруг, он не придёт?

– Снаружи темно и дождь, – рассудительно сказал мальчик. – Если до утра никого не будет, пойдём – сами поищем.

– Есть охота, – сказал мальчик, закашлялся и процитировал. – «А в тюрьме сейчас ужин – макароны». Не жалеешь, что со мной сбежала?

– А сам? – вопросом на вопрос ответила девочка.

– Я что – у меня выбора не было. – и он снова процитировал с восточным акцентом: «Слюшай, Лёшик, савсем взрослый стал, да? Зайдёшь ко мне после занятий, ырыски кюшать будем…» Пусть теперь на ощупь свои ириски «кюшает», козёл!

– Вот и у меня не было. Сестра брата не бросает.

– Дура ты, Леська, – пробурчал мальчик. – Сейчас бы сидела в тепле, сытая. С Машкой Зацепиной языками бы трепали.

Девочка рассмеялась.

– Это ты, Лёшка, дурак. Да я никогда так счастлива не была, как за эти три недели. Раньше смотрела в окно: ну улица, ну облака, ну звёзды. А теперь, – она помедлила, но продолжила. – Я лучше здесь голодать буду, чем обратно в детдом вернусь.

– Это что еще за детский дом у нас в окрестностях завёлся? – спросили тихонько у меня за спиной.

Я вздрогнул и обернулся. Совсем рядом стоял Комар. На губах его была ироническая улыбка.

– И как эта мелюзга в Зону пролезла? – продолжил Комар шепотом, загибая пальцы. – Контрольная полоса, колючка, забор, минные поля. Это не считая патрулей и датчиков движения.

Я пожал плечами.

– Ну так пошли – спросим, – предложил Комар, впрочем, не трогаясь с места. Я подумал, спрятал пистолет в карман и мимо него зашёл в сарай.

– Ох, Немой, – усмехнулся за спиной мой напарник. – Погубит тебя однажды твой пацифизм.

Внутри и увидел двух испуганных детей, чумазых и давно нечесаных. У курносой девочки торчали две растрёпанные косички.

Одета она была в выцветший, в грязных пятнах, когда-то ярко-желтый сарафан и черные босоножки. На мальчике была засаленная ветровка на несколько размеров большего щуплого тела, кое-где рваные, потёртые джинсы и стоптанные кроссовки на босу ногу. Довершал композицию пистолет, направленный мне в грудь, который мальчик держал двумя руками.

– Вы ОН? – спросил пацан.

День пятый или место, где мы нелишние