Гром победы

   — Странно как. — Она взяла самый непринуждённый тон. — Кажется, даже и сама матушка произносила фамилию своего первого супруга именно таким образом: «Раабе». Бедняжка предполагала подобное произношение более аристократичным. А между тем ведь это совсем простое слово, светлейший князь... А любопытно, Вы ведь второй светлейший князь в моей грустной жизни. Первым был Александр Данилович Меншиков. Знакомы ли Вы с его судьбой? Вы не так давно в России, в нашей России...

   — Вашей России? Вашей, маркиза де ла Шетарди и посланника шведского?

   — Так вот, светлейший князь, это на самом деле очень простое слово — Rabe — ворон! Ворон, способный выклевать глаза всякому, кто ему, ворону, не подобен!

   — «Ворон ворону глаз не выклюет!» Как видите, я не теряю времени в России. Я оставлю Вам Вашего де Шетарди, но при одном условии...

   — Я не касаюсь до призыва и высылки посланников иностранных держав...

   — При одном условии. Я получаю то же, что и он... и некоторые другие!

   — Не понимаю...

   — Повторяю: я получаю то же, что и он!

   — Взгляните на эту нищенскую обстановку! Посмотрите на салфетки, в трактирах постыдятся подать такие салфетки! Будучи герцогиней Курляндской, Анна Иоанновна писала моей матушке слёзные письма, умоляла выслать серебряные ложки и денег на увеличение жалованья пажам, она всегда любила жить широко... Но я не унижусь до того, чтобы клянчить денежную подачку на салфетки!

   — У Вас пятьдесят тысяч дохода, Вам отпускается порядочная сумма из казны.

   — Пятьдесят? Сорок!

   — Но уже есть приказ об увеличении дачи из казны. Поэтому — пятьдесят.

   — Вы ошиблись в подсчётах, светлейший! Восемьдесят.

   — У Вашей матушки, в бытность её уже императрицей, не было такого штата прислуги, каким располагаете Вы — цесаревна...

   — Восемьдесят.

   — Подумайте о народе, Ваше высочество! Деньги не падают с неба, деньги выколачиваются из русских мужицких спин!

   — Так пусть эти несчастные деньги выколачиваются для меня, а не для Вас!

   — Но я получаю...

   — Да, то самое, — бросила небрежно. — И — восемьдесят, светлейший!..

Бирон полагал цесаревну опасной, но не настолько. При дворе толковали о ней почти открыто как о несравненной любовнице, и ему очень желалось отведать её благосклонности. Кроме того, подобная благосклонность, оказанная ему, предоставляла ему возможность следить за Елизавет Петровной более пристально.

Однако ничего не замечалось. Андрей Иванович пытался заговорить шведам зубы. Людовик XV поддерживал Швецию. Де Шетарди несомненно видался с Лизетой, но французские деньги на оплату очередного российского заговора не поступали, нет.

* * *

В 1735 году при Петербургской Академии наук открылся первый в России государственный ботанический сад. Академию наук возглавлял Шумахер...

Но всё в конце концов приедается. Игра в эту «пощёчину русской национальной чести» также помаленьку приелась, и прежде всего — самой Лизете. Она была умна и привыкла сохранять разумность даже в крайностях и увлечениях. А цель, столь желанная, всё ещё оставалась далека. Бирон в постели был отвратительно скучен... «Конюх! — думала она в раздражении. — Настоящий конюх! Только монструозная Анна способна любить такого... такого!..» Но, увы, иной раз приходится отдаваться мужчинам из причин самых простых и прозаических, а именно: деньги и необходимость обезопасить себя. Она понимала и чувствовала, что теперь, сблизившись с ней, Бирон может видеть гораздо менее, нежели когда он следил за ней как бы издалека.

Здоровье императрицы ухудшалось. Надежды на возможность смуты и смятения тотчас по её смерти не было никакой. Наследница была объявлена загодя.

Наследница?.. Худенькая сумрачная девочка, тень в тесных и шумных покоях своей матери Екатерины Мекленбургской. Маленькая «внучка Аннушка», любимица бабушки Прасковьи. Дочь, не знавшая отца; Екатерина Ивановна, оставив мужа, привезла её, двухлетнюю, в Россию, в деревянный дворец Прасковьи Фёдоровны. Карл-Леопольд, герцог, вскоре скончался. Маленькая принцесса никогда не бывала нигде, кроме России, родным её языком был русский язык её бабушки и матери; кроме того, её обучили по уже привычной системе образования французскому и немецкому. Де Шетарди полагал, что слухи о «немке на престоле всероссийском» следует всячески распространять.

— Ободритесь, Ваше высочество, время, кажется, начинает впрямую работать на Вас!..

Время? В тридцать лет? Но Анна Иоанновна сделалась императрицей в тридцать семь, и всё ещё царствует... Царствует? Отёчная, жёлтая, почти прикованная к постели...