Гром справа

В ответ девочка, к облегчению Дженнифер, отступила в сторону и открыла ворота пошире. Но в ее глазах, все также возбужденных, скрывался какой-то элемент неловкости, который Дженнифер очень не понравился. Будто под детской фарфоровой яркостью скрывался ужас, дитя чего-то панически боялось. Не просто стеснительность или ненормально сильная реакция на незнакомых людей. Дженнифер почувствовала что-то неладное до мурашек в позвоночнике и попыталась себя убедить, что это чушь. Просто что-то вырывается из глубин подсознания, где полсотни романтических историй породили суеверный страх перед закрытыми стенами монастыря. Входя за сиротой в маленький двор, пришлось напомнить себе, что это вовсе не книга ужасов, где монастырские кельи и полночные кошмары чередуются с неизбежностью дня и ночи. К тому же дело происходит не глухой ночью, не в таинственном ущелье, а в мирном маленьком заведении среднего пошиба, пригревшемся на полуденном солнце.

Двор, через который сирота вела Дженнифер, ничем не напоминал о бичеваниях, монахинях, заживо замурованных в стены, или прочих ужасах книг о монастырях. Жарко. Светло. Пыль. С белых стен и над арками окон свисают вьющиеся растения. Необыкновенно жаркий и тихий двор, приходится почти пропихиваться через повисшую в воздухе жару. В центре двора, как символ, по колено в траве стоит колодец, на веревке неподвижно висит сухое, как кость, ведро.

Два крыла монастырского здания образовали южную и восточную стены двора. Там, где они сходились, стояла церковь с высокой прямоугольной башней. Девочка вела Дженнифер по диагонали в угол двора, где арка открывалась в каменный проход, что-то вроде тоннеля от часовни прямо через южный блок здания в нижние сады.

Внутри тоннеля оказалось сумрачно и приятно прохладно. Дженнифер с благодарностью остановилась, когда камни дохнули на нее холодным ветерком. Слева крутые ступени вели вверх в вымощенный каменными плитами холл. Дальше по тоннелю тяжелая дверь с привязанной рядом с ней веревкой звонка, очевидно, закрывала вход в церковь. Напротив была еще одна дверь. Позже Дженнифер выяснила, что за ней скрывались трапезная и спальни сирот, а над ними — кельи сестер.

Юная проводница быстро направилась к ступеням в холл, который был центром всех деловых помещений здания. Опять появилось солнце, но на этот раз его смягчали витражи с красивым орнаментом, павлиньи переливы золотого, зеленого и аметистового света стекали на каменные плиты пола. «Полагаю, — начала Дженнифер, когда девочка бросилась к лестнице, — я полагаю…» Но ребенок бросил назад дикий взгляд и понесся по ступеням вверх, быстро мелькая голыми ногами в лучах света: ярко-красный, медовый, изумрудный… «Стой, внимание, иди», — подумала Дженнифер, опять впадая в атмосферу миссис Рэдклифф, из которой безуспешно пыталась вырваться.

Дженнифер поднималась вверх по лестнице, пестрый свет играл ее платьем, уплывал в тень на панели стен. С коричневых маленьких и, несомненно, посредственных картин смутно поглядывали святые. Святой Себастьян, обильно пронзенный стрелами. Святая Тереза на чудесным образом подвешенном облаке. Третья смутная фигура, почти скрытая потускневшим лаком, но все еще, несомненно, окруженная голубями, гусями, аистами, снегирями и чем-то очень похожим на какаду. Святой Франциск и его друзья проплыли мимо Дженнифер вниз, а она вошла в длинный коридор, освещенный полуденным светом. Тут он вливался в простые окна и падал на белые стены и ряд дверей из светлого дерева. В нишах у окон опять стояли святые, триумфально выбравшиеся из плена холстов — отчаянно смелые статуи в красных, голубых и золотых одеждах с разноцветьем цветов у ног.

Призрак миссис Рэдклифф был побежден обилием света, и Дженнифер заговорила так решительно, что сирота застыла посреди коридора: «Скажите, пожалуйста, я смогу увидеть свою кузину сегодня?»

Но тут сирота окончательно поразила Дженнифер и лишила речи, потому что вдруг с силой хлопнула себя рукой по открытому рту и нервно хихикнула. Голубые глаза уставились с выражением, полностью лишенным смысла. Она сглотнула и ничего не сказала.

«Но послушайте… — начала Дженнифер. Явные мучения девочки опять подействовали ей на нервы, она сказала голосом уже почти пронзительным: — Что-то не так? Моя кузина больна? Она вообще здесь? Мадам Ламартин тут?»

Тут к своему ужасу она увидела, что, хотя ребенок продолжает нервно сглатывать и не убирает руки ото рта, в круглых голубых глазах показались слезы глубокой печали. Дженнифер шагнула вперед, сирота отскочила назад, повернулась и понеслась по коридору как могла быстрее. Ее шаги прошумели вниз по лестнице, по коридору, через холл внизу и затихли. Брошенная в пустом коридоре, Дженнифер какое-то время смотрела девочке вслед с удивлением, переходящим в неловкость и растерянность, потом мысленно пожала плечами и огляделась.