Гром среди ясного неба

Наконец, в последний раз окинув критическим взглядом свое детище, я осторожно замаскировала границу между моей работой и остальной стеной, чтобы то, что нарисовала моя кисть, сливалось с картиной Леонардо. Каждый мазок был нанесен с предельной тщательностью. Но самым главным были три мужские фигуры, которые я сумела уместить на отведенном мне небольшом пространстве. Они вышли из-под моей кисти с легкостью, какой я даже не подозревала в себе, оживив собой серый квадрат сырой штукатурки.

Поморгав, чтобы отогнать от глаз слезы, я внимательно всмотрелась в изображение молодого человека — худого, но жилистого, который с умиротворенной улыбкой, сидел на невысоком поросшем травой холме и, обхватив одно колено, наблюдал с легким изумлением за чудом, что предстало его взгляду. Позади юноши стоял мужчина постарше, по всей видимости, отец. Хотя волосы его уже тронула седина, а черты лица и фигуры утратили юношескую четкость, легко можно было заметить удивительное сходство между ним и юношей, которому он положил на плечо руку. Вид у мужчины был серьезный, как и подобает человеку, когда рядом с ним происходят чудеса, однако гордость, читавшаяся в его взгляде, явно предназначалась сыну.

Чуть поодаль от них был изображен другой юноша — запечатлен на бегу, как будто он боялся, что чудо кончится прежде, чем он подойдет ближе. Он так торопился, что потерял шапку, и его длинные волосы разлетелись во все стороны черной гривой. Впрочем, он даже не оглянулся и не замедлил бег. На его изъеденном оспой лице играла улыбка. А само лицо было отмечено печатью веры, которая только что нашла свое окончательное подтверждение.

Я все еще рассматривала творение своих рук, когда дверь часовни со скрипом отворилась, и я моментально почувствовала у себя за спиной присутствие мастера — даже раньше, чем до моего слуха донеслись его осторожные шаги по каменному полу. Не проронив ни слова, он молча встал рядом со мной и какое-то время пристально рассматривал фреску, в которую я вложила всю мою душу. Наконец, он повернулся ко мне.

— Что ж, хорошая работа, мой юный подмастерье, — произнес он с улыбкой, которая тотчас согрела мои затекшие члены. — Я возлагал на тебя надежды, и ты их оправдала, более того, превзошла. Это работа достойна истинного мастера.

Не успела я пролепетать что-то в ответ, как его улыбка сделалась еще шире и в ней появилась хитринка.

— Кстати, я заметил, что ты позволила себе свойственную мастерам вольность — изобразила в одной из фигур себя, пусть даже символично.

С этими словами он указал на ястреба, сидевшего на ветке дерева позади Константина и его отца. Темное оперение, зеленые глаза, однако крыло слегка приподнято, как будто птица приготовилась взлететь.

Я тотчас почувствовала, что заливаюсь краской, однако нашла в себе силы улыбнуться.

— Не смогла удержаться… — призналась я и поспешила добавить в свое оправдание: — Но я бы никогда не осмелилась нарисовать свое лицо среди молящихся.

— Зато так было бы забавнее, — возразил мастер, и его улыбка сделалась еще хитрее. — Ты наверняка заметила, что я не постеснялся отвести себе на картине самое почетное место.

Я растерянно нахмурилась и пристально посмотрела на фреску, стараясь обнаружить среди толпы лицо Леонардо. И лишь тогда заметила то, что оставила без внимания в самом начале — изображенный на фреске Спаситель являл собой автопортрет мастера, каким тот был с десяток лет назад.

— Но что, если герцог заметит? — испуганно спросила я, не зная, что мне делать, то ли возмутиться такому откровенному святотатству или улыбнуться смелости автора портрета.

В ответ Леонардо лишь пожал плечами.

— Полагаю, если он и заметит хотя бы толику сходства, то только с самим собой. И то крайне сомнительно.

В следующий миг на башне пробили часы, и своим боем положили конец нашим шуткам.

— Работа завершена, — негромко произнес Леонардо, и его прекрасное лицо слегка омрачилось. — Ты сделала то, что тебе было предначертано сделать. Отец ждет тебя у ворот часовни, чтобы отвезти тебя назад в город, потому что завтра утром ты отправляешься домой. Так что думаю, нам не остается ничего другого, как попрощаться друг с другом, мой дорогой Дино.

«Нет, не надо никаких прощаний! — едва не выкрикнула я в слезах. — Потому что я не могу покинуть замок, не могу уехать от вас!»

Увы, в горле у меня застрял комок, и я так и не произнесла этих слов.

Смахнув пару слезинок, что невольно скатились по моим щекам, я сделала глубокий вдох и спросила:

— А могу я попрощаться с синьором Луиджи? Он был мне верным другом, и, честное слово, мне будет не хватать его острого языка.

— Я передам ему твое пожелание, — согласился Леонардо с еле заметной улыбкой. — Хотя уверен, что прежде чем наш портной признается, что был к тебе неравнодушен, он поднимет страшный крик и станет все отрицать.

— И прошу вас, позаботьтесь о Витторио, чтобы он не слишком долго сокрушался о Новелле, — выпалила я. — Он вбил себе в голову, будто любит ее.