Громила

Бронте-завр здорово плавает. Сам видел — я тогда учил её делать «пушечное ядро», а потом победил — проплыл быстрее до конца бассейна. Отличный был день, вот только под конец стало чуть страшно, потому что она увидела всю эту дрянь на теле у Брю. Нам про это разговаривать не положено, как и про моё тайное супергеройство. Ей захотелось узнать, откуда у него эти раны. Думала, что это дядя Хойт бьёт его и всё такое.

— Коди, дядя Хойт бьёт меня? — спросил Брю, глядя мне прямо в глаза. — Скажи правду.

Ну, я и сказал. Правду.

— Нет, — сказал я, — дядя Хойт боится Брюстера.

И это, ей-богу, истинная правда. Дядя никогда не подымает руку на Брю.

Но это только полуправда, и она хуже вранья, потому что тогда правду узнать труднее.

Я сразу понял, что Бронте-завр что-то поняла, но только она сама не поняла, чтó она поняла. И ещё кажется, Брю, будь его воля, так и оставил бы её в недоумении и растерянности, а это значит, что они вовсе не умеют читать друг у друга в мозгах, как я думал раньше, и мне стало клёво.

В тот день, когда мы ходили в бассейн, стояла классная погода: солнечно, прохладно, в точности как тогда, когда я прыгнул с крыши — это случилось в первом классе, когда я был ещё совсем дурак. Понимаете, я хотел стать супергероем и шёл к этой цели потихоньку, шаг за шагом: сперва спрыгнул со стула, потом с крыльца, а потом долго практиковался, прыгая из окна кухни — раз, и ещё раз, и ещё, пока не научился приземляться точно на ноги.

Короче, следующим шагом была крыша. Логично? Логично.

Так что я вытащил из сарая приставную лестницу и залез на верхотуру. А Брю, я так думаю, тогда уже вернулся из субботней школы; его заставляют отсиживать там за опоздания, потому что иногда дядю Хойта переклинивает, и он не выпускает Брю по утрам из дому.

Дело в том, что я не знал, что он уже дома. Я же не нарочно! Просто не думал, что так обернётся.

Короче, залез на крышу и начал отсчитывать, как при запуске космического шаттла. Вот смешно, думал я — ведь шаттл уходит вверх, а я-то собирался вниз!

Я отсчитывал целых три раза, потому что первые два никак не мог собраться с духом; а раз ты прозевал старт, приходится всё начинать сначала и считать заново. Наконец отсчитал третий раз и прыгнул.

Ну, скажу я вам! Это было вроде как в тысячу раз выше окна кухни, и хотя я и приземлился на обе ноги, они куда-то уехали из-под меня, потому что земля была мокрая. Я выбросил вперёд руки и почувствовал, как правая ударилась о большой камень, который торчал из земли. Кость хрустнула. Я, кажется, даже услышал этот хруст.

Я сразу понял, что дело плохо, потому как должен был ощутить боль — должно же болеть, когда что-нибудь себе ломаешь, правда? — но её не было. Вместо этого, когда я поднял руку, перелом исчез, зато я услышал, как в глубине дома страшно закричал Брю. Дядя Хойт проснулся, а это пахло уже совсем большими проблемами.

— Коди! — орёт брат. — Что ты натворил? Что ты натворил?!

Он выходит из дома, и я объясняю ему, как логично и толково дошёл до прыжка с крыши. Вижу — его рука торчит как-то не по-человечески, и понимаю — я и вправду сделал что-то нехорошее.

Выходит дядя Хойт, замечает руку, и теперь его черёд истошно вопить, потому что ему до смерти не хочется везти Брю в больницу, но куда деваться. Дядя Хойт всегда делает то, что положено, хотя и орёт.

Брю наложили гипс до самого локтя. Он смастерил гипс и для меня — из оконной замазки и газетных полос. Сказал, что я тоже должен таскать гипс, иначе никогда не научусь. Только из этого ничего не вышло — моя учительница узнала, что я ношу гипс, а перелома под ним нет, и позвонила нам домой. Пришлось всем тащиться в школу на разборки.

Брю сказал, что я спрыгнул с крыши и попал на него, что, в общем, было враньё, но только на половину, а его так же трудно разоблачить, как и полуправду. Но директор сказал, что заставлять меня носить гипс без перелома — это издевательство над ребёнком. Но потому как это сделал другой малолетка, то решили, что он просто заблуждился... заблужднулся... В общем, был неправ. Брю сказал, что раскаивается и больше не будет, тут же срезал с меня гипс, взяв страшную клятву, что я никогда-никогда не стану прыгать с крыш.

Если бы Брю не оказалось дома, когда я прыгал, правильно — рука была бы сломана у меня, во всяком случае, до тех пор, пока брат не вернулся бы домой, а тогда перелом перешёл бы к нему. Так что хоть так, хоть этак, а ходить ему со сломанной рукой. Ну разве что я сбежал бы из дому и шлялся бы где-нибудь несколько месяцев, пока перелом бы не сросся.

Вообще-то не надо думать, что я не знаю, что такое боль. Мне тоже бывает больно, когда Брю нет поблизости. Правда, недолго. Но дядя Хойт тщательно следит за тем, чтобы Брю не уходил из дому, когда мы не в школе, так что брат всегда где-то рядом.

— За порогом этого дома тебя подстерегают всякие опасности, — постоянно твердит он Брюстеру. — Так что из школы — сразу домой!

У меня в школе завелись приятели, а вот у Брю — нет.

— От школьных корешей добра не жди! — внушает ему дядя Хойт. Он не знает о Бронте-завре.