Громила

Я зашёл за Катриной, и мы отправились в «Уэкворлд» пешком, потому что все автобусы в нашем захолустье шли только до некоего места, называемого Центром Транспортировки, где у тебя был реальный шанс поймать дюжину других автобусов, которые не идут вообще никуда. Поскольку по возрасту я ещё не дотягивал до водительских прав, у меня был выбор между велосипедом, такси или своими двоими. Катрина всегда предпочитала моцион — ходьба предоставляла нам возможность поговорить. Вернее, она ей предоставляла возможность поговорить, а мне — послушать. Наши роли меняются исключительно только после матча по лакроссу, когда мне совершенно невозможно заткнуть рот.

— …а на математике, — щебечет Катрина, — у мисс Маркел с одного глаза отклеились накладные ресницы и повисли, как волосатая гусеница, и весь класс затаив дыхание ждал, когда же эта штука отпадёт…

У меня её рассказы больше не вызывают отторжения. Ещё когда мы только начали встречаться, я старался не слушать, думать о чём-нибудь другом. Но со временем привык, и они, как ни странно, даже начали мне нравиться.

— …не понимаю, зачем ей накладные ресницы, наверно, так было принято в её молодости, ну, знаешь, как некоторые женщины выщипывают себе брови, а потом рисуют их карандашом, или как бинтование ног в Индии…

— В Китае.

— Точно, а ещё я думаю, она носит парик. Так вот, наконец она резко дёргает головой, эта штука отрывается, летит через весь класс и приземляется — куда бы ты думал? Прямо на макушку Оззи О'Деллу, который как раз собирается на турнир по плаванию и поэтому сбрил все волосы на теле, в том числе и на голове. А на ресницах осталось ещё немного клея, и они приклеились к черепу, так что у него получился крошечный «ирокез», а он и не заметил…

Дело в том, что у Катрины какой-то гипнотический голос, завораживает, словно монотонные заклинания на незнакомом языке.

— … вот и скажи, как мне сосредоточиться на контрольной, когда передо мной сидит этот мини-ирокез Оззи, а в окно поддувает, и штуковина у него на башке колышется под ветерком?

— А Маркел что — так и не заметила?

— Заметила — за пять минут до звонка. Подошла, отклеила её с Оззиной головы и сунула в ящик стола — наверно, думала, никто не видел, хотя видели все, но к этому моменту у меня уже не было времени закончить контрольную, так что из-за этих дурацких накладных ресниц всё вылилось в катастрофу вселенских масштабов.

У Катрины не жизнь, а сплошная драма. Может, моя сестрица вообразила, что если она будет встречаться с Громилой, то ей тоже перепадёт чуточку драмы; вот только я разбираюсь в парнях лучше, чем она, и, зная этого типа, могу смело утверждать, что ей придётся столкнуться с другим жанром — хоррором.

3) Устрашение

Вход в «Уэкворлд Мини-гольф Эмпориум» украшен огромной вывеской с кричащими красными буквами на чрезвычайно серьёзном чёрном фоне. На вывеске перечисляется всё, чем в «Эмпориуме» не разрешено заниматься. Каждые несколько месяцев, по мере того, как посетители заведения изобретают очередной интересный способ нанесения ущерба жизни, здоровью и собственности, к списку добавляется новый пункт. Всякий раз, приходя сюда, я внимательно прочитываю весь список в поисках этих новых пунктов. Вот некоторые из моих излюбленных формулировок:

Не наполняйте фонтан алкоголем, бензином и другими легковоспламеняющимися жидкостями!

Пришпиливать детей к крыльям ветряной мельницы с помощью степлера или любого другого подобного приспособления строго запрещается!

Использовать жаб, черепах и прочих мелких животных в качестве мячей для гольфа запрещается!

Большая просьба не пририсовывать русалкам половые органы!

Последний пункт появился пару лет назад, и я горжусь тем, что несу за него личную ответственность.

Пройдя сквозь ворота, я тут же принимаюсь высматривать среди бетонных холмиков и искусственных газонов Бронте и Громилу. Они у лунки номер три, но к тому времени как Катрина выторговывает себе у служителя подходящую клюшку и красный мячик, они уже перешли к четвёртой.

— Зачем тебе обязательно красный? — спрашиваю я.

— Его легче увидеть. К тому же красный — это последний писк.

— Я думал, розовый — последний писк.

— Нет, розовый — это последний крик.

Указываю на свою футболку:

— А как насчёт зелёного?

— Для зелёного настали плохие времена.

Она бьёт по мячу, тот ударяется о крыло ветряной мельницы, отскакивает и возвращается к нам.

— Ненавижу ветряные мельницы, — говорит Катрина.

— Ты прямо как Дон-Кихот.

— Кто?

— Неважно.

Литературные родители — это просто наказание какое-то. Благодарение Господу, что я хороший спортсмен, не то быть бы мне битым в школьных коридорах. Ведь затравили бы ещё в раннем детстве! Жизнь — штука жестокая.