Громкая история фортепиано. От Моцарта до современного джаза со всеми остановками

На их танцы, в которых ноги то высоко вскидывались вверх, то, напротив, с исступлением колотили по земле, было не только весело смотреть. Отбивая ногами ритм, танцоры таким образом производили своего рода ритмичную музыку. Ирландские джиги, английский клог, движения негритянских бродячих певцов и прочие танцы обеспечивали удивительный перкуссионный эффект — звуки гипнотизировали не меньше, чем пластика. Некоторые танцоры даже могли соперничать с ритмической изощренностью популярного эстрадного артиста тех лет по имени Пелл, который демонстрировал невероятно виртуозную игру на «костях» [47]. Как писал в 1861 году брайтонский Dwight’s Journal, Пелл создавал необычайно хитроумные ритмические рисунки с помощью своей «примитивной трещотки… при этом еще и извивался угрем», и все это «было совершенно неподражаемо».

Тем не менее у Пелла тоже были конкуренты, например чернокожий танцор по имени Том из Палестины, Техас, который ставил себе на голову стакан с водой и принимался «подскакивать и бить ногами по полу со звуком малого барабана», при этом не проливая из стакана ни капли. Когда Джуба ездил с гастролями по Англии, критики отмечали его удивительную способность держать четкий ритм и видели в издаваемых им звуках «настоящий африканский мелодический гений», поскольку танцор фактически в одиночку воспроизводил все гипнотические постукивания, позвякивания и похлопывания, которыми славятся ансамбли туземных барабанщиков. Согласно «Музыкальным воспоминаниям» Уильяма Томаса Парка, опубликованным в 1830 году, «негритянские тамбуринисты» и раньше пользовались в Великобритании спросом, обучая своему искусству тех «великосветских красавиц, которые стеснялись демонстрировать свои симпатии ко всему турецкому». В конце концов, в настоящих «янычарских» ансамблях тоже всегда имелись исполнители на тамбурине, так что одно заменяло другое. В 1804 году эдинбургский преподаватель музыки Роберт Крайтон считался непревзойденным мастером этого инструмента.

Вскоре и пианисты стали демонстрировать на своих выступлениях те же самые ритмические кунштюки, которые с таким успехом практиковали танцоры и перкуссионисты. В салунах и игорных домах расцвел стиль регтайм («Негры называют свои клог-танцы „реггингом“», — писал очевидец в 1889 году, объясняя таким образом происхождение названия). Он быстро распространился по стране от Среднего Запада до северо-востока, вплоть до новоорлеанских доков. Главной особенностью регтайма была своего рода ритмическая шизофрения — каверзные «зазубрины» в мелодической линии заставляли пианиста делать акценты в «неправильных» местах, что противоречило железобетонно ровной партии аккомпанемента, продолжавшей невозмутимо «маршировать» на всем протяжении пьесы, как будто ничего необычного не происходит.

Откуда же взялись эти смещения акцентов? Конечно, танцы Джубы и его коллег сыграли здесь свою роль. Кроме того, чернокожий композитор Уилл Мэрион Кук (1869—1944) предположил, что истоки регтайма следует искать в азиатских портах (в особенности турецких), куда частенько заплывали чернокожие моряки, — там неровные ритмы всегда были в цене. Другие вели родословную регтайма от испанских танцев, например болеро. Действительно, проникновение карибской культуры в континентальную Америку через Новый Орлеан было важным фактором — например, для уникального стиля Джелли Ролла Мортона (1885—1941). Тромбонист Джордж Филхи описывал, как в 1892 году юные музыканты брали популярные танцы тех лет вроде кадрили или шоттиша и заставляли их «свинговать», существенно усиливая ритмический напор. В то же время исполнители старшего поколения обращались в поисках вдохновения к мексиканской музыкальной традиции. Спустя несколько десятилетий подобными «народными» обработками шоттишей времен Гражданской войны сделает себе имя один из самых популярных нью-йоркских пианистов Уолтер Гулд по прозвищу Одноногая Тень.

В общем, происхождение регтайма достаточно туманно, но одно можно утверждать наверняка: опорой этой музыки была взволнованная, возбужденная ритмика. Регтайм «возбуждает кровь», утверждал лидер ансамбля Мартин Боллманн в 1912 году. С ним соглашался и Хирам К. Модеруэлл. «Моя кровь приливала к голове, а мои мускулы подрагивали в такт музыке», — делился он воспоминаниями. Газеты полнились рассказами о том, как эта музыка вызывает непроизвольные сокращения мышц, словно электрошок. Немецкий писатель Густав Кюль жаловался, что эти звуки больше напоминают не вальс Штрауса, а «строптивую лошадь, с которой никак не удается справиться».