— Это смотря где убить. Ежели на землях государевых, то из казны платят, по установленному прейскуранту. Но так-то и частным порядком нанимают. Скажем, артели вон или деревни, ежели большие. Купечества. Фабриканты… и родовитые. Но это так, малость… твари оставляют на земле свой след. Особенно в местах, где их много. Меняют они мир, иногда сильнее, иногда слабее, — а вот теперь он перестал лицо держать. И на прорисованной белизне поползли тончайшие трещины-морщины, будто паутина по лицу. — Тут ещё от размера полыньи зависит, давности… многого. Главное, что подле старой полыньи растут травы, впитавшие в себя силу нави.
— Навья трава?
— Подобие её. Слабое, но многие целители и за такую хорошие деньги заплятят. Но настоящее богатство там, с другой стороны. Тот, кто рискнёт шагнуть в полынью, может вынести оттуда и травы, и камни… и то, что от тварей остаётся.
— Они ж бесплотны?
— Здесь. А там — вполне себе материальны. Там их мир. И убить их тяжко, но вот «сумеречный дёготь»… — он замолчал вдруг. — Неважно…
— Важно, — возразил я. — Что это?
— Это кровь твари. Взрослые охотники, не все, те, кто силён, могут пройти и убить тварь, собрать её кровь, снять шкуру, выбрать кости… уже мёртвое, полынья пропустит неизменным. Ну и траву, да… настоящая навья трава на той стороне. И брать надо не седую, но чёрную, ту, что проросла на месте силы. И силу впитала, сохранила.
— И она… поможет?
— Конечно, — соврал Антон Павлович. — Эта трава способна излечить самые страшные болезни, такие, с которыми целители не сладят… только вот достать её тяжело.
Я думаю.
— И я не знаю никого, кто станет рисковать ради сироты… разве что… — и выжидательный взгляд такой.
— Я… могу? — робко поинтересовался уже Савка, оживая. — Я ведь тоже охотник, а значит, смогу, да?
— Думаю, что сможешь, — снова соврал Антон Павлович. — Если постараешься.
Вот же… погань.
Глава 21
Глава 21
Утром нас навестила Евдокия Путятична.
А она не старая ещё.
Красивая.
Пожалуй.
Узкое вытянутое лицо с правильными чертами. И снова, будто на карандашный набросок смотрю, причём сделанный наскоро, без деталей.
— Доброго утра, — сказала она, чуть улыбнувшись. — Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо. Хорошо, — мне даже сесть удалось. В теле ощущалась слабость, но скорее такая вот, которая бывает после долгого лежания. Слегка кружилась голова и тянуло вернуться в кровать, но я это желание подавил.
— Позволишь? — она протянула руку, и я спокойно вложил Савкину. Если тут кому и можно верить, ну хоть как-то верить, то ей. И сила потекла в тело спокойно, ровно…
— Я умру? — уточнил я.
— Кто тебе сказал?
— Слышал. Как они разговаривали. Афанасий Николаевич что-то сделал и я вроде заснул, а потом и спал, и слышал… немного.
Взгляд она не отводит.
Давит вздох.
— Я бы не стала утверждать столь однозначно, — Евдокия Путятична перехватывает запястье и слушает мой пульс. Пульс нормальный. И сердце вон стучит в обычном ритме. — Конечно, у Афанасия Николаевича опыт имеется, но некоторые его выкладки… теории… спорны. К примеру, с точки зрения физической тело твоё, конечно, несёт следы пережитых болезней, но критических повреждений я не вижу.
Её голос ровен и спокоен. И это спокойствие передаётся Савке.
— Что до души… это уже область нематериального. Я же привыкла оперировать понятиями ясными. Конкретными.
А душа в них не вписывается.
Как и ритуалы сомнительного свойства.
— Сегодня ещё посиди… вижу, вы с Метелькой приятельствовать стали? — Евдокия Путятична меняет неудобную тему. — Он очень за тебя переживал.