Громовержец. Битва титанов

Дон наотрез отказался сходить со струга. Ему, несмотря на бурю, полегчало. Но вставать пока не мог, хрипел, кашлял кровью, то и дело впадал в забытье. Жив хмурился, но не спорил со старшим братом. Только послал к Овилу за снадобьями. Овил прислал их вместе с лекарем-стариком. Еле поспевал тот. Жив уже в рог трубил — отходную, махал стягом алым на древке. В поиск… Куда? Где искать-то?! Море Срединное Русское велико, от окоема до окоема неделями идти — земли не узришь, а в островную Русию лезть нельзя, там хода не будет, там смерть. Жив сам еще не знал не ведал, куда плыть — на авось, куда глаза глядят, куда Старый внуков своих и сыновей воздушных пошлет, главное, от брега отойти. Эх, Яра, Яра! Может, тебя и в живых-то нет!

Ворон сидел спиной к морю. Так и не повернулся, не проводил взглядом уходящие струги. Обида не давала повернуть шеи. Сколько ждал княжича, как измысливал себе час встречи… а оно вон как обернулось. Старел Ворон.

— А этого куда? — спросил неожиданно Овил. Ворон вздрогнул. Разлепил набрякшее веко. Совсем рядом стояли четыре калеки пришлых с побитыми руками, ногами, головами, замотанные в тряпье. Но они умудрялись держать кто в чем ручки носилок. А на них лежал какой-то бледный, высохший… но без ран, без увечий человек, прикрытый бурым корзном. Глядел он в небо будто знака ждал, только глаза были неживые, странные.

— Кто такой?

— Аид это, — отозвался один из калек, — старший брат князя нашего.

— В сече побили?

— Нет, — ответил другой, безбородый, с набухшим рубцом на лбу, — в сече он с нами не был. Таким и взяли с темницы.

Ворон склонился над лежащим.

— Аид… — прошептали губы сами собой. Припомнился мальчуган — темнорусый, смышленый, резвый, норовящий взобраться на колени, а оттуда на плечи — второй сын Реин, любимец, баловень. Вот как жизнь распоряжается-то, всю ее и прожил в подполе, небось, сломался. Сколько же лет прошло? Ворон не помнил. — А мать его Полутой[21] звала, не по-отцовски, по-своему. Несите наверх, в долину, Овил укажет куда.

Сына покойной госпожи унесли. А Ворон все сидел — отрешенный и молчаливый, будто ускользнуло что-то важное из памяти, а что, что именно, не поймешь. Так бы и просидел до ночной темноты. Если б не пронзило вдруг с головы до пят чем-то острым и холодным, недобрым. Предчувствие? Ворон не понял. Но узрел вдруг, что застыли ближние к нему русы, выпрямились, оторвались от своих дел.

Медленно, шуря глаз, обернулся воевода к морю. Багряные паруса чернели над далеким окоемом. Возвращаются? Жив назад идет?!

— Господи, Род Вседержитель! — прошептал кто-то рядом.

Ворон протер глаз — может, двоится, троится… Нет! Девять парусов тугих, девять стругов! Тут и думать не о чем — погоня пришла. Жив ушел. А погоня великокняжеская пришла!

Ворон встал, подошел к кромке воды. Седоватый прибой набегал лениво, лизал мягкие сапоги. Вороа смотрел в море, но знал — сейчас все прочие смотрят на него. Четверо подручных с усталым и бормочущим под нос ругательства Овилом подошли ближе.

— К бою готовиться надо, — сказал им Ворон. И виновато развел руками, словно он сам накликал беду.

Овил кивнул, промолчал. Что тут говорить, и так все ясно — боя не миновать. Только силы теперь неравные. Девять больших стругов! Девять сотен лучших бойцов Русии! Овил пожалел, что не надел чистого белья, помирать лучше в чистом да с мечом в руке. Он знал — помирать придется, пришло, стало быть, времечко.

— Всех, кто на ногах стоит, с гор вернуть, из теремов, — приказал Ворон, — до единого!

— И баб, что ли? — переспросил подручный Дел, сноровистый невысокий малый.

— И баб, и девок, и побитых.

Овил сморщился, пробубнил, глядя на воеводу:

— Не трожь раненых, им тут смерть неминучая! Ворон не ответил — его приказы не обсуждаются. А смерть неминучая всем им, так лучше умереть стоя, открыто.

— Камнеметы готовить! — сорвался он на крик. — Валуны подносить! Чтоб по два десятка на каждый струг. Давай, браты! И не вешать носа. Род-батюшка с Кополой нас не выдадут!

Овил усмехнулся, шепнул неслышно для других:

— Боги-то одни у нас, им с неба видней…

— Молчи! Наш бог в правде нашей!

Овил не нашелся, что ответить. Да и некогда теперь было.

Струги шли ходко, будто вознамерились протаранить берега скалистые, но целя к узенькой полоске песка, к бухточке малой. Видно, узрели с них обломки потопленного судна, почуяли, что по верному следу идут.

Старик-метальщик в меховой шапке встретил Ворона прищуром подслеповатых глаз и доброй улыбкой, приободрил:

— Не боись, старшой, зря, что ль, мы тешились давеча?! зря, что ль, свой струг на дно пустили! — усмехнулся шире, добавил: — И этих пустим!