Громыко. Война, мир и дипломатия

Военная операция в Чехословакии прошла образцово. Если говорить откровенно, то с точки зрения геополитики Чехословакия была второстепенной для Запада страной. Это положение чешским профессором Оскаром Крейчи объясняется так: «Главная геополитическая ось в Европе проходит по линии Париж, Рейнланд (Дюссельдорф, Зссен, Дуйсбург, Дортмунд), Берлин, Варшава, Минск, Москва. Эту ось сегодня воспроизводят важнейшие запланированные нефтепроводы, железные дороги, шоссе и т. д. Периферийная геополитическая ось проходит по линии упомянутого Рейнланда, через Мюнхен, Вену, Будапешт, Софию вплоть до турецкого Стамбула. Это та самая линия, которая в эпоху Томаша Г. Масарика характеризовала пангерманскую экспансию»^{255}.

По мнению Крейчи, Запад «сдал» Чехословакию в 1938 году потому, что «геополитическая ценность Чехословакии была ниже, чем возникший тогда риск конфликта с Германией. События 1948 и 1968 гг. также показывают малую ценность территории Чехии и Словакии, их государственного режима для Запада».

Однако для Советского Союза ценность ЧССР была высочайшей.

16 октября 1968 года был подписан договор о временном пребывании в Чехословакии группы советских войск, которая получила наименование «Центральная». Единственное государство ОВД, граничившее с западными странами и до сих пор не имевшее на своей территории советских войск, перестало быть исключением. По планам советского Генерального штаба в случае столкновения с НАТО предполагалось нанесение удара тактическими ракетами с ядерными боеголовками. Поэтому присутствие советских частей в Чехословакии диктовалось еще и военно-стратегическими расчетами. Передавать же ядерное оружие в руки чехословацких военных, согласно негласной договоренности с США о нераспространении, было невозможно. Таким образом, к идеологическим и военно-политическим обстоятельствам необходимо прибавить и чисто военные.

А что же наш герой?

Как свидетельствует один из его ближайших сотрудников: «Не похоже, чтобы Громыко был в восторге. Пропадает и его труд. Последние 10 лет уже на посту министра, сколько от него зависело и, как умел, он торил тропки от конфронтации к взаимопониманию»^{256}.

При этом укажем на следующее положение, свидетельствовавшее о глубоком расколе в советской элите: «Наградил ли успех Пражской весны социализм вторым дыханием? Никто убедительно не докажет ни “да”, ни “нет”. Но доказуемо и несомненно другое — поражение Пражской весны остановило десталинизацию в Советском Союзе, во всем сообществе, именовавшем себя социалистическим, и продлило на два десятилетия существование сталинского по устройству по разрыву слова и дела, человека и власти режима»^{257}.

Мы знаем, как оценивал Громыко личность Сталина. Но здесь дело не в Сталине. «Десталинизация» — это отказ от огосударствленности всех сторон жизни общества и переход от мобилизационного режима к постепенному снятию бюрократического и партийного диктата. Начнись такое в 1968 году, Советский Союз, вполне вероятно, прошел бы драматическую трансформацию гораздо более острую, чем в 1991 году.

Но еще «десталинизация» — это мощная пропагандистская стратегия Запада против Советского Союза, отождествляющая вообще весь социализм со сталинизмом и нацеленная к тому же на левые круги в Западной Европе и США, которые симпатизировали СССР в 30—40-е годы.

Показательно, что из 88 коммунистических партий мира только 10 полностью поддержали акцию. После августа 1968 года западные левые интеллектуалы стали переходить в противоположный лагерь и создавать образ «советского империализма». Равно и внутри СССР в среде интеллигенции стало нарастать скрытое отторжение режима, консолидация либеральной группы в политической верхушке.

Но с другой стороны, советский социализм не смог ответить на интеллектуальный вызов, не предложил современной культурно-политической альтернативы и в результате не обрел «второго дыхания», остался уникальным примером героического и трагического «русского коммунизма», пал, осмеиваемый одними и оплакиваемый другими.

Наиболее прозорливые в Москве понимали, что август 68-го — это пиррова победа, за ней последуют трудные времена. Юрий Андропов в сентябре 1968 года на встрече с руководителями восточногерманских спецслужб признался: «У нас был выбор: ввод войск, который мог запятнать нашу репутацию, или невмешательство, что означало бы разрешить Чехословакии уйти со всеми последствиями этого шага для всей Восточной Европы. И это был незавидный выбор»^{258}.

Тогда же была сформулирована «доктрина Брежнева». В одном из выступлений генеральный секретарь сказал, что любая попытка внутренних и внешних сил реставрировать капитализм в одной из стран социалистического содружества является проблемой не только данного народа в данной стране, а проблемой всех социалистических стран. По сути это являлось отражением одного из положений Устава НАТО о праве ее членов на военное вмешательство, если в какой-либо атлантической стране возникает угроза дестабилизации.