Громыко. Война, мир и дипломатия

Тем не менее уже к сентябрю 1973 года король Саудовской Аравии, нефть которой являлась для США стратегическим товаром, открыто заявлял, что Штаты, если откажутся от проведения произраильской политики, могут избежать применения «нефтяного оружия».

6 октября 1973 года Египет и Сирия напали на Израиль. Как заметил нефтяной аналитик, «вся обрушившаяся громада внезапности произвела на израильтян такое же воздействие, как тридцать два года назад Пёрл-Харбор на американцев»^{306}.

Положение израильтян было критическим: стокилометровую линию Барлева на восточном берегу Суэцкого канала обороняли всего две тысячи военнослужащих и 50 танков. Операция по ее прорыву была проведена молниеносно. Одновременно был нанесен массированный бомбовый удар, за первые 20 минут авиация, которой командовал будущий президент страны Хосни Мубарак, уничтожила все израильские укрепления. После разгрома израильских частей путь на Тель-Авив был открыт. Однако Садат приостановил наступление, решив в обороне перемолоть израильские войска.

На Сирийском фронте израильтяне также терпели поражение. Израиль не смог добиться в Сирии господства в воздухе, так как там была развернута советская система ПВО, а сирийцы хорошо освоили технику пилотирования истребителей МиГ-21.

Советский Союз и США организовали воюющим сторонам поставки оружия по воздушным мостам. Причем американцы пытались сделать это тайно, чтобы сохранить лицо «честного посредника».

Военно-политическая ситуация достигла критической точки, египтяне были в шаге от триумфа. Президенты ведущих американских нефтяных компаний направили Никсону письмо, в котором предупреждали, что если Штаты расширят военную помощь Израилю, то неизбежен кризис нефтяных поставок, а после возможного ухода США с Ближнего Востока вакуум заполнят «интересы европейцев, русских и японцев».

«Израиль разгромил египетские силы и, окружив в районе Суэцкого канала одну из основных армий Египта, угрожал ей уничтожением. Причем сделано это было уже после того, как в соответствии с решением Совета безопасности ООН, где участвовали и СССР, и США, на театре военных действий должен был прекращен огонь. Израильтяне, недовольные “неполными” результатами, достигнутыми на первом этапе войны, рвались в бой и после интенсивных контактов с Вашингтоном развернули новое наступление. Возникла критическая ситуация»^{307}.

В Москву прилетел Киссинджер, переговоры с ним Брежнева и Громыко ничего не дали, стало ясно, что американец тянет время, чтобы дать Израилю закрепить успех. Тогда Египет обратился в ООН с просьбой немедленно прислать на Ближний Восток американские и советские войска с миротворческой миссией. Брежнев обратился к Никсону: надо действовать незамедлительно. Особо оговаривалось, что «если вы сочтете невозможным действовать совместно с нами», то СССР примет меры «в одностороннем порядке». Сразу же были приведены в боевую готовность две дивизии ВДВ и направлены в сторону Египта несколько боевых кораблей, В ответ американцы привели в готовность свои стратегические ядерные силы.

Как свидетельствует Корниенко, заявление Брежнева было сделано для острастки, и «никакой предрешенности насчет посылки наших войск в Египет» не было.

«Если судить по мемуарам Киссинджера, Никсон в какой-то момент был даже склонен найти форму сотрудничества в связи с обращением Брежнева. Примирительная акция на Ближнем Востоке могла бы, как ему казалось, быть даже полезной ему, Никсону, лично в разгар развернувшегося “уотергейтского дела”. Но кто пришел в неописуемый ужас, так это ближайший помощник президента, в то время государственный секретарь США Генри Киссинджер, один из многолетних вдохновителей антисоветской политики США на Ближнем Востоке… “Неужели мы годами старались ослабить советское военное присутствие в Египте только для того, чтобы помочь Советскому Союзу еще больше утвердиться там с помощью резолюции ООН?.. В конце концов главной целью нашей политики на Ближнем Востоке является ослабление роли и влияния СССР”.

Поэтому обращение Брежнева к Никсону от 24 октября привело главу американского внешнеполитического ведомства (одновременно теснейшим образом связанного и с военными, и с разведывательными кругами) в настоящую панику. Тем более что он помнил, как несколькими днями ранее Никсон сообщил ему, Киссинджеру, в Москву свою “убежденность… в том, что Советский Союз и США должны вместе использовать завершение войны для установки всеобъемлющего мира на Ближнем Востоке”»^{308}.

На срочном заседании в Вашингтоне госсекретарь представил обращение Брежнева как «вызов».

«Прямого советского вмешательства допустить было нельзя: оно могло перевернуть весь международный порядок. Нельзя было также и допустить, чтобы Брежнев решил, что Советский Союз может добиться преимущества над ослабленной Уотергейтом высшей исполнительной властью»^{309}.