Грот Дайомы

У стены Длинного Дома, около раскрытой двери, высился серокожий гигант, окруженный двумя десятками ваниров. Конан облегченно вздохнул, заметив, что секиры при нем не было, зато руки серокожего мелькали с непостижимой быстротой, и каждый удар достигал цели: два вана уже валялись на земле, и еще с пяток потирали кто плечо, кто грудь, кто скулу. Долго ли пробежать сорок шагов? Но за это время Идрайн сшиб еще троих и начал проталкиваться к двери – видно, хотел разыскать свою секиру или что-нибудь другое, столь же острое.

– Стой! – закричал Конан, подскочив к нему. – Стой, нечисть! Ты почему затеял драку, мешок с дерьмом Нергала? Я велел тебе сидеть тихо и спать! Спать, а не размахивать кулаками!

Он был в ярости. Если этот серокожий ублюдок убил эйримовых воинов, то брат Конан мог тут же стать врагом Конаном! Ему совсем не хотелось биться со всей дружиной хозяина Рагнаради, сложив голову в этом грязном дворе, под стенами Длинного Дома. Прах и пепел! У него была совсем иная цель, и до нее оставалось не больше нескольких дней пути!

Ваниры расступились, с почтением пропуская вождя. Эйрим Высокий Шлем, сунув ладони за пояс, разглядывал своих людей, ворочавшихся и стонавших на земле; по лицу его блуждала ухмылка. Затем он поднял глаза на Идрайна – тот, повинуясь хозяйскому приказу, стоял столбом, но зрачки его поблескивали с явной угрозой. Конан заметил, что волосы и куртка голема мокры, и от него несет пивом.

– Кто первый начал? – поинтересовался вождь.

– Он… он… – забормотали воины. Один прохрипел, держась за ребра:

– Бешеный волк, да пожрет его Имир!

– Кабан недорезанный! – добавил второй, еле двигая разбитой челюстью. Остальные молчали; и было похоже, что двое из тех, что валялись на земле, замолкли навсегда.

Конан ткнул голема кулаком.

– Ну, а ты что скажешь?

– Лживые псы, – равнодушно произнес Идрайн. – Лживые псы, рыжие шкуры! Я спал, как было велено; они спрятали мою секиру и решили, что смогут справиться со мной. Прикажи, господин, и я перебью этих шакалов!

Внезапно Эйрим расхохотался. Хриплые звуки неслись из его глотки, лицо покраснело, а увесистый кулак то и дело прохаживался по спине Конана – не со злым умыслом, но от избытка восторга.

– Вот это боец, клянусь бородой Имира! Всем готов пустить кровь! А ты, брат, зовешь меня в Кро Ганбор… Зачем? Зачем тебе я, зачем мои люди? Твой слуга расправится с полусотней воинов как волк со стаей сирюнчей! – Эйрим в последний раз хватил Конана кулаком и повернулся к драчунам – к тем из них, что еще держались на ногах. – Ну, моржовы кишки, говорите, что вы с ним сделали? Подпалили штаны? Пустили крысу за шиворот? Или поднесли прогорклого пива?

– Поднесли… – пробормотал один из ваниров. – Не прогорклого, хорошего пива поднесли… Видим, скучает парень, дремлет, а это не дело, когда все пьют. Сунули и ему рог, только он выпить с нами не захотел, нанес обиду, протухшая задница! Ну, мы…

– Что – вы? – поторопил Эйрим смолкнувшего воина.

– Ну, мы и опрокинули ему на голову цельный бочонок… Чтоб, значит, напился, как следует… Тут все и началось!

Эйрим снова захохотал, потом ткнул Конана в бок и покосился в сторону распростертых на земле тел.

– Похоже, твой слуга пришиб двоих из моей дружины. Я о том вспоминать не буду, если он завтрашней ночью выпустит кишки десятерым из шайки Торкола и Фингаста. Справедливая цена, как полагаешь, брат Конан?

Киммериец кивнул.

– Справедливая. Пусть ему вернут топор, и он прикончит не десятерых, а хоть полсотни.

– Ну, а я что говорил? – усмехнулся Эйрим. – Зачем тебе мои воины в Кро Ганборе, коль есть у тебя такой помощник?

Он отвернулся и начал распоряжаться: велел убрать трупы, вправить вывихнутые суставы, обмотать ремнями переломанные кости и напоить всех раненых и ушибленных крепким вином. Конан, не обращая внимания на поднявшуюся суету, думал о том, что теперь в Кро Ганборе он сможет положиться только на серокожего. Не даст ему Эйрим людей, не даст! И раньше не хотел Высокий Шлем соваться в колдовское логово, а теперь, поглядев на подвиги Идрайна, наверняка в замок не полезет! Значит, все выходило так, как задумала госпожа Дайома: Идрайн, нелюдь, прибьет воинов колдуна, а он, Конан, разделается с Гор-Небсехтом… Ну, чему быть, того не миновать, решил киммериец; хорошо еще, что эйримовы бойцы положат завтра две трети дружины колдуна.

Тела были убраны, а раненые, опасливо поглядывая на Идрайна, пошли утешаться хмельным. Эйрим, Конан и троица седоусых отправились в хозяйские чертоги – допивать аквилонское и посовещаться насчет резни, что намечалась следующей ночью. Голема киммериец забрал с собой, подальше от греха. До рассвета было еще далеко, и за оставшееся время серокожий вполне мог снять головы со всех обитателей Длинного Дома.

На пороге эйримовой горницы Конан огляделся и заметил, что в корабельном хранилище, где спали люди Торкола и Фингаста, мелькают огни. Видно, их разбудил шум драки, подумал он, прикрывая за собой дверь.

* * *

Проклятый киммериец! Добрался-таки до усадьбы Эйрима!