Гротеск

Причина — Кадзуэ, которую отфутболили из группы поддержки. Но я решила об этом не распространяться, и траур по матери сразу перестал вызывать интерес.

— Эй, а ты, случайно, не полукровка?

— Мама! Ну что ты опять? — вмешалась Мицуру, и я услышала давно ожидаемое — она забарабанила ногтем по зубам, как дятел по дереву. — У человека только что мать умерла, а ты со своими вопросами!

Но мамаша пропустила слова дочери мимо ушей.

— И живешь ты, значит, с дедом?

— Да.

Струйки воды стекали с моего зонтика на пол машины, затянутый толстым серым ковролином. На нем уже образовались грязноватые темные пятна, будто что-то пролили.

— Твой дед японец?

— Да.

— Мать тоже японка. Ну а вторая половина кто?

Интересно, в чем причина ее любопытства? Хотя про себя я заметила: мне нравятся такие вопросы. Из тех, что хочет задать любой человек, но не решается.

— Швейцария.

— Круто! — насмешливо, но без злобы проговорила она. А Мицуру шепнула мне на ухо:

— Извини, что она так. Это у мамы такая манера. Она так о тебе беспокоится.

— Вовсе нет. — Мамаша обернулась. — У тебя и без моего беспокойства сил хватит. А вот Мицуру у меня все учится. Смех, да и только. Говорит: желаю в Тодай, на медицинский. Такая упрямая! Лучше всех хочет быть. Есть цель — она и долбит в одну точку. Сказала: мне здесь не нравится, — и теперь вот квартиру снимает. Раньше ее страшно травили, так что она знает, как за себя постоять. И все равно лучше б она плюнула на эту чертову школу.

— И за что они к тебе привязались? — как бы ненароком поинтересовалась я у Мицуру.

— За то, что у меня свой бар, — тут же встряла мамаша, выруливая на скоростную трассу.

Мы сразу уперлись в пробку. Мицуру молчала, опустив голову, и я заметила: чем ближе к школе, тем она больше бледнеет.

Машина затормозила напротив школьных ворот. Другие родители тоже подвозили своих детей, но все останавливались в стороне, подальше. А мы подкатили прямо к красивым каменным воротам — специально, чтобы привлечь любопытные взгляды шедших на занятия девчонок. Мать будто нарочно хотела уколоть Мицуру, сделать ей больно.

Поблагодарив за то, что меня подвезли, я услышала в ответ:

— Скажи деду, пусть заглядывает к нам. Мы ему скидку дадим. «Блю ривер», у станции.

Точно не знаю, но, кажется, там было что-то вроде казино. По-моему, имелась целая сеть таких заведений для широкой публики.

— А бонсай там у вас есть?

— Что?

— Деду бонсай нравится больше женщин.

Мать Мицуру задумалась, соображая, что ответить на мою шутку. И она вроде бы что-то сказала, но я не расслышала — сильно хлопнула дверца машины. Мицуру раскрыла надо мной зонтик, пока я возилась со своим. В центре дождь лил не так сильно.

— Ничего у меня мамаша, да? Напускает на себя. Терпеть этого не могу. Противно. Нарочно так говорит. Это из-за слабости. Она слабая. Как думаешь?

Мицуру говорила спокойно, взвешенно. Я понимала, что она хочет сказать, и кивнула в ответ. Но мне ее мать не казалась ни противной, ни слабой. Просто она не соответствовала идеалу Мицуру. Впрочем, со мной была такая же история. Но ведь родителей не выбирают. И стойкость, приобретенная Мицуру в школе, где приходилось терпеть издевательства одноклассников, могла, наверное, пригодиться и против матери. Познакомившись с ней, я стала лучше понимать Мицуру. Но в то же время наша встреча в тот самый день, когда моя мать покончила с собой, — это своего рода судьба. Когда-нибудь мы еще поговорим об этом.

— Ну как вообще? Без матери же теперь, — посочувствовала мне Мицуру.

— Нормально. У меня такое ощущение, что мы с ней расстались давным-давно.

Мицуру выглянула из-под своего зонтика и подняла на меня взгляд — она была сантиметров на пятнадцать ниже.

— Понимаю. Я тоже давно распрощалась с матерью. Правда, иногда ее использую. Чтобы, к примеру, до школы подбросила. Как сегодня.

— Ясно.

— Странная ты… — Мицуру на мгновение задержала на мне взгляд, но, увидев махавшую ей рукой подругу, сказала: — Мне идти надо.

— Подожди! — Я схватила ее за блузку. Она обернулась. — Мать говорила, что, когда тебя в школе стали травить, ты нашла против них оружие. Какое?

— Ну… — Мицуру сделала жест подруге, чтобы та ее не ждала. — Я давала им свои тетрадки.

Я несколько раз замечала, как на контрольных и экзаменах девчонки из внутреннего круга передавали друг другу ксерокопии тетрадок, и для меня было большой загадкой, кто же их так облагодетельствовал. Новенькие — те, кто пришел в школу высшей ступени, — наверняка работали только на себя. Они пробились в эту школу, пройдя жесткий отбор, и им не пришло бы в голову помогать конкурентам.

— Ты разрешаешь им себя использовать? Над тобой издеваются, а ты, выходит, добренькая?

Мицуру защелкала пальцем по зубам.

— Я тебе скажу, только ты больше никому, ладно? Тетрадки, которые я им даю, не настоящие.

— В каком смысле?

— В настоящих — все гораздо подробнее. То есть у меня два комплекта тетрадок. В тех, что я им даю, нет самого главного. Так, кое-что. Но они все равно не догадаются.

Мицуру говорила шепотом, будто стыдилась себя. И в то же время ее голос звучал весело, почти ликующе.