Гроза

— Дура! Куда лезешь, дура! — орал мужик в кожаной кепке, выскочив из своих “жигулей”.

Надежда Степановна стояла, нагнувшись вперед, упершись обеими руками в радиатор, но при этом ухитрилась не выпустить из рук оба кулька с черемухой. Как это получилось, она не понимала. Ягоды чудом осталась в кульках, лишь несколько черных шариков скатились по капоту и упали на асфальт.

Прихрамывая, Надежда Степановна двинулась дальше через улицу. Векшина куда-то исчезла, дождь лил, не ослабевая. Казалось, город из бездны вод медленно восходит к небу. Было ощущение полета, но пропало, едва где-то совсем близко, отталкивая землю вниз, снова погружая ее в пучину, ударила молния.

Надежда Степановна уже ступила на спасительный тротуар, а Родыгин бежал по газону, когда все вокруг озарилось белым, короткое страшное шипение пронизало воздух, пахнуло кислым, пар повалил от травы, но ничего этого он уже не видел и не слышал. Еще раньше что-то тяжело и беззвучно прошло сквозь него и вонзилось в дрогнувшую землю, выбивая ее из-под ног.

Оглянувшись, Векшина успела заметить, как Родыгин, выхваченный из пелены дождя ослепительно белой вспышкой, всплеснул руками и рухнул на траву, по которой шмыгнули огненные язычки. Их быстро прибило дождем, они погасли, сердито шипя, но один такой язычок продержался дольше других. Он подобрался к Родыгину, затанцевал, закланялся и вдруг превратился в того человечка, который пять минут назад сидел у Векшиной в горле и дрыгал ножкой. Она его узнала, и он это понял, потому что сразу засуетился, побежал прочь, скрылся под кустами акации.

7

— Его убило! — закричал Филимонов, отшатываясь от окна.

Котова испугалась.

— Кого?

Филимонов не отвечал. Он весь трясся от ужаса и раскаяния, и в окно больше не смотрел, страшась увидеть обугленный труп своей жертвы. Наконец Котова догадалась подойти к окну и посмотреть, что его так напугало. Спустя секунду она уже мчалась к телефону вызывать “Скорую помощь”.

Из последних сил гром рокотнул над “Гастрономом”, над школой и покатился дальше, к трубе, похожей на минарет Калян. Надежда Степановна с трудом доковыляла до газона, в центре которого, как кострище, чернело неровное пятно выжженной травы, подернутое тающим облачком пара. Какой-то мужчина лежал на границе черного и зеленого. Над ним стояла насквозь мокрая Векшина. Она уже успела найти свое сокровище и обтереть его подолом. Стеклянная туфелька была зажата в ее кулачке острым носком вниз, как кинжал.

— Его убило молнией, — сказала Векшина с таким убийственным спокойствием, что Надежде Степановне стало страшно.

К этому времени дождь помельчал, тучи раздвинулись, их края посветлели, и заиграла радуга. Прямо перед собой Родыгин увидел ее крутой, трепещущий, семицветный мост. Радуга начиналась где-то за спиной, а другим концом упиралась точно в траншею. Это означало, что там зарыт горшок с золотом. “Копают в правильном месте”, — подумал Родыгин.

Дома и кусты акации крутились вокруг него со скоростью семьдесят восемь оборотов в минуту. Он узнал эту привычную скорость старых патефонных пластинок, на смену которым давно пришли долгоиграющие, рассчитанные на тридцать три оборота. Постепенно кружение замедлилось, потом раздался щелчок тумблера: стоп! Он сел. Из радужного тумана проступило лицо Векшиной.

— Возьми, — сказал Родыгин и протянул ей пустую ладонь.

Отпрянув, Векшина бросилась к Надежде Степановне, обняла ее, влипла ей в живот всем своим тощеньким дрожащим тельцем. На вопросы о том, что случилось, где ее пальто, она не отвечала, лишь прижималась все крепче. Висевший у нее на шее ключик больно врезался в бедро. Поверх пахнущей грибами детской головенки Надежда Степановна увидела, как мужчина, лежавший, а потом сидевший на газоне, встал, пьяно пошатываясь, и направляется к ним. Она узнала Родыгина, ахнула:

— Господи! Что с вами?

— Меня, кажется, контузило. Молнией, — сказал он.

В следующий момент на них вынесло Котову, кричавшую, что сейчас приедут, она вызвала, спецбригада уже в пути, пусть кто-нибудь выйдет на угол, покажет дорогу.

— Не нужно, — остановил ее Родыгин.

Подошел Владимир Львович. За ним бежали ребята, впереди всех — Филимонов. Рот его был открыт в беззвучном вопле. Когда он добежал, Векшина отпихнула его локтем. Она ни с кем не хотела делить Надежду Степановну.

— Ой, Надежда Степановна! — вдохновенно кляузничала соседка Векшиной. — Он нам такое говорил, вы не поверите! Рассказывал, как детям ноги отрезают, и что всех будут сажать в тюрьму. Вместе с женами.

— Подожди, подожди. Кого будут сажать?

— Всех, которые это… Ну, как папа у Векшиной. И гонять пешком по тридцать километров.

— Тоже с женами?

— Нет, с милиционерами на мотоциклах.

— Так в Турции наказывают пьяных водителей, — поспешил объясниться Родыгин. — А с женами, это в Сингапуре.

— Он еще страшнее говорил, да! — звенел в проясневшем воздухе хитрый детский голосок. — Что за границей им сразу голову отрубают.

— Вжик, вжик, — подтвердил кто-то из ребят, — и уноси готовенького.

— Филимонова! — уточнил другой.