Гроза

Маленький золотой восклицательный знак весело звякнул о сердце Любы. Лера! Это уже что-то значило… Однако тут же чёрная вопросительная закорючка зловеще и мрачно нависла над ними.

– Хорошо… Лера. А вы к нам опять с подругой на всё лето?

Люба выделила голосом слова «с подругой», но Валерия, кажется, услышала фразу по-своему.

– Опять, – кивнула она. – Только без подруги, она уже вряд ли приедет.

– А что так? – Усилием лицевых мышц Люба изобразила вместо неприкрытой радости невинное любопытство.

– Работа…

– Понятно.

«Ну и хорошо, эта ваша подруга мне никогда не нравилась. И фигура – тумбочка на ножках, и взгляд – хищный, немигающий, как у удава… “Ближе, ближе, бандерлоги…”» – Но ведь нельзя было так сказать в лицо: Валерия, должно быть, её любила. И несмотря на свой лихой, жестковато-энергичный облик, подчёркнутый брутальными сапогами и вызывающе-сексуальными джинсами, она была всё-таки грустной. Наверно, поссорились или расстались.

– А вы у Нины Антоновны дачу снимать будете? – спросила Люба.

Валерия кивнула.

– Она даже купить предлагает. Просит действительно недорого… Подумаю, наверно. Может, и правда стоит приобрести. Мне, если честно, та дача больше нравилась. – Соседка кивнула в сторону высокого забора. – Но – что поделать…

– Да, её уже другие люди купили, – смиряясь с ролью Капитана Очевидность, вздохнула девушка.

Подошла мама с граблями наперевес – видно, услышала, что Люба с кем-то разговаривает.

– Здравствуйте, Валерия! Рады видеть вас опять, – словоохотливо понеслась она. – Что, вы у Нины Антоновны нынче снимаете, да? А ту дачку упустили, жалко…

Если на маму накатывало разговорчивое настроение, её было не переболтать. Наверно, ей надоело сгребать прошлогодние листья в малиннике, и она решила не упускать шанса немного разогнуться, а заодно и пообщаться с соседкой.

– А мы всё наконец прибрали тут, всё посеяли, – делилась она садоводческими достижениями. – Морковку, свёклу, зелень, редиску. Теперь вот рассада помидоров на очереди. А сегодня вечером у нас шашлыки запланированы! Может, придёте?

Валерия начала было отнекиваться, но Люба принялась её с жаром уговаривать:

– Ну, Валерия Геннадьевна… Лера! Ну приходите, ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…

Может, весна в голову ударила яблоневым хмелем, а может чертёнок-фемслэшер опять проснулся в ней, но теперь уже не ради «лабораторных работ». Желание видеть Валерию и сегодня вечером, и каждый день развернулось перед ней цветущей майской дорогой. Глаза соседки стали бархатно-матовыми, тёмными, уголок губ приподнялся в усмешке.

– Ну, если Люба приглашает… Спасибо. Я зайду.

Сделав у виска прощальный жест-росчерк пальцами, она направилась к себе на участок, за аккуратный белый заборчик, нуждавшийся, впрочем, в обновлении краски. Вытянув шею и закусив дрожащую в озорной улыбке нижнюю губу, Люба проследила за её темноволосой макушкой, которая проплыла к двери домика и исчезла внутри.

Ожидание вечера празднично искрилось, как шампанское. В светлом, приподнятом настроении Люба порхала по участку: подвязывала малину, попутно подрезая верхушки веток, рыхлила и разбрасывала гранулы удобрения под кустами, полола, белила стволы яблонь и вишнёвых деревьев… Бабушка только дивилась её кипучей деятельности:

– Ишь, разошлась… То её палкой работать не заставишь, то вдруг…

Мясо для шашлыков мариновалось в большой кастрюле в холодильнике, на нижней полке ждали своего часа три «полторашки» пива. Открыв дверцу, мама крикнула отцу:

– А ты к шашлыкам только пиво взял, что ли?

– Ну, – отозвался отец из комнаты. – А чего надо было-то? Водки, что ли?

– Да нет… Валерия придёт, за вином хоть сгонял бы, – размышляла мама вслух. – Всё хоть поприличнее. А то – пиво…

– А что? Пиво – тоже нормально, по-моему, – сказал отец.

– Коль, ну сгоняй, магазин-то недалеко, – упрашивала мама. – Человек в гости придёт, а мы ему пиво наливать будем? Несолидно.

Отец поломался, поворчал, но переоделся и вывел машину. Мама напутствовала:

– Да дешёвку какую-нибудь пакетированную не бери! Не экономь…

– Грузинское возьми, пап, – посоветовала Люба. Ей пришла в голову одна затея.

Отец хмыкнул, сел в машину и уехал в город. Вернулся он через час с пятью бутылками «киндзмараули» – тёмными, торжественно-нарядными, одной пузатой бутылочкой коньяка, а также докупил забытую впопыхах минералку.

– Пиво тогда будет на утро, – усмехнулся он.

Вечер позолотил ванилью лёгкие облака и разлил по земле янтарь солнца. Люба крутилась перед старым настенным зеркалом, принаряженная в белый сарафанчик с пышным подолом, обильно струившимся фалдами; волосы она оставила распущенными, для кокетства приколов над ухом ромашку. Отец раскочегаривал мангал, мама нанизывала мясо на шампуры, разморённая бабушка сидела в плетёном кресле под яблоней, обмахиваясь какой-то картонкой вместо веера, а Пушок кучкой шерстяных шнурков устроился у её ног: набегался за день.