Гроза

Весенний ласковый ветерок был напоен ароматами, ведь на берегах ручейков и бурливых саев ярко зеленели свежие травы, в том числе и пахучая мята. По небу торжественно и медленно плыли пышные, молочно-белые облака. Поднявшийся на вершину Нуратинских холмов и посмотревший оттуда вниз, на долину, человек изумился бы причудливой пестроте долины: на ее дне лежали тени от облаков и тени эти тоже медленно двигались.

Отнесший свою тяжелую теплую ношу домой Хатам возвращался по дороге, овеянной дыханием холмов и степей, а сердце его терзалось, и в голове шевелились беспокойные, тревожные мысли. Можно сказать, что он роптал на аллаха. «Почему столько несчастий предназначено одному человеку? — думал Хатам. — Ведь я такой же правоверный мусульманин, как и другие, почему же я беззащитнее всех других. Аллах лишил меня отца и матери, обрек на сиротство. Как будто этого мало, теперь вот еще… Только этого не хватало, господи!»

Шум воды, вырывающейся из ближнего ущелья, отвлек Хатама от горестных мыслей. Вот он, тот заболоченный сай, где ввергся в бедствие Джаббаркул-аист. Вот эти места, где из-за мешка пшеницы бедный старик боролся со смертью. Вон Чертов мост…

Над холмами появился молодой месяц. В его слабом, зеленоватом свете таинственно мерцают степи и склоны холмов. Крикнула птица. Внизу шумит сай. На душе у Хатама стало еще тревожнее. Скорее бы дойти до жилища Ходжи-бобо, успокоиться и отдохнуть. По словам этого тяжеленного, как полный мешок, Додхудая, люди, страдающие на этом свете, будут наслаждаться на том. Так устроил аллах. Но почему он пожалел своих милостей на таких молодых и здоровых, как я, способных перевернуть горы, трудолюбивых. А тому мешку мяса… Или, может, здоровье это и есть милость, а беспомощность калеки… Запутаешься совсем в этих премудростях. Надо будет сегодня же обо всем поговорить с Ходжой-бобо. Вдруг новое волнение нахлынуло на юношу, одинокого в этой тихой весенней лунной степи. «Как же так, — подумал он, — я страдаю и томлюсь из-за тебя и до сих пор не знаю даже твоего имени. Ведь если бы в обиталище этого калеки не попалась бы ты мне на глаза в первый же день, не таскал бы я на себе до сих пор эту гору мяса. А теперь… Только увидеть бы тебя. А если бы встретиться с тобой и поговорить… После такого счастья можно и умереть. Но возможно ли на земле такое счастье?»

И Ходже-цирюльнику было беспокойно, не спалось в эту ночь. Начало весенних дней тревожит и будоражит, манит, если не вдаль, то в степь. Он собрался выбраться из своей сырой норы при мечети и ночевать на дворе под открытым небом, но в это время возвратился Хатам Он вошел в комнату без приветствия и молча сел напротив Ходжи. Почувствовав необычное настроение своего жильца, Ходжа сказал:

— Ассалом алейкум, сын мой!

— Ваалейкум ассалом, бободжан!

— Что случилось, сынок? У тебя сегодня какое-то настроение…

— Почему же, бободжан?

На некоторое время оба задумались. После неловкого молчания заговорил Ходжа:

— В этом временном мире все мы как пузыри. Я знаю, что словами ты не бросаешься. Но если я спрошу, то ответишь ли мне как отцу?

— Какой же может быть у меня секрет от вас, бободжан?

— У тебя на душе какая-то тайна. Поверь своему Ходже-бобо…

Хатам подумал: «Неужели он говорит о девушке, что в доме Додхудая», — и вдруг покраснел.

— Если обещаешь сказать правду, то спрошу тебя.

— Разве я когда-нибудь говорил вам неправду, бободжан?

— Не обижайся на меня…

— Вы — мой отец, мой наставник.

— Тогда вот какой у меня к тебе вопрос. Почему ты до сих пор ничего не расскажешь о себе?! Кто ты, что тобою пережито? Проснулся я вчера, смотрю, а тебя нет в постели. Вышел на двор, поискал тебя там. Ей-богу, встревожился за тебя.

«Неужели он знает, что у меня на душе?» — с беспокойством думал Хатам. Ходжа между тем продолжал: «Весна, сынок, весна. С наступлением весны человек меняется. Ведь все пробуждается к новой жизни — трава, деревья, животные, всевозможная живность. В особенности же такие молодые люди, как ты. И девушки тоже… Такое уж время — весна… Но ты не ответил на мой вопрос».

— Я же говорил, что у меня нет ни отца, ни матери. Я сирота.

— Это я знаю, но это и все, что я о тебе знаю. Остальное все ты держишь в своей душе. А ведь ты стал мне как родной сын. Кем же мне интересоваться, как не тобой, Я, глядя на тебя, все время вспоминаю газель Машраба. Давай-ка подумаем вместе над словами этой газели.