Гроза двенадцатого года (сборник)

Вчерашнее сражение стоило много храбрых людей, а особливо из егерских полков, но удержание города было необходимо для разрушения неприятельского плана, да и потери его гораздо превосходят наши. Я полагаю, что они простираются по крайней мере до семи тысяч человек убитых и раненых, и, по показанию пленных, в числе оных много отличнейших офицеров.

Офицеры и войска в. в-ва сражаются со всевозможной неустрашимостью, но я считаю своим долгом с прискорбием объявить, что они достойны иметь нужду в искуснейшем предводителе.

Бездействие фельдмаршала после победы над Мюратом тогда, когда бы должно было двинуться со всею армией влево, медленность его в присылке помощи генералу Дохтурову, личная медленность его в прибытии на место сражения до 5 часов вечера, хотя он целый день пробыл в пяти верстах от онаго, личная осторожность во всех делах, нерешимость его в советах, подвержение войск в. в-ва пагубнейшему беспорядку по недостатку надлежащих распоряжений и поспешность без причины — суть погрешности столь важные, что я принужден употребить таковые изречения.

Лета фельдмаршала и физическая дряхлость могут несколько послужить ему в извинение, и потому сожалеть можно о той слабости, которая заставляет его говорить, что «он не имеет иного желания, как только то, чтоб неприятель оставил Россию», когда от него зависит избавление целого света. Но такая физическая и моральная слабость делает его неспособным к занимаемому им месту^{128}, отнимает должное уважение к начальству и предвещает несчастие в то время, когда вся надежда и пламенная уверенность в успехе должны брать верх.

Недостатки генерала Беннигсена мис известны, но личный его пример, конечно, рождает во всех решительность. Познания его в военном деле весьма отличные, и последние его советы послужили к пользе и славе оружия в. в-ва.

Я смою надеяться, что в. в-во не изволите подозревать во мне какого-либо предубеждения или пристрастия. Я не имею никакого иного повода, как только пользу службы вашей, и думаю, что поступил бы против чести, если бы говорил по так откровенно.

Из частной переписки времен Отечественной войны {129}

М. А. Волкова — В. И. Ланской

Москва, 7 июня 1812 г.

Вообрази, Ростопчин — наш московский властелин. Мне любопытно взглянуть на него, потому что я уверена, что он сам не свой от радости. То-то он будет гордо выступать теперь! Курьезно бы мне было знать, намерен ли он сохранить нежные расположения, которые он выказывал с некоторых пор. Вот почти десять лет, как его постоянно видят влюбленным, и заметь, глупо влюбленным. Для меня всегда было непонятно твое высокое о нем мнение, которого я вовсе не разделяю. Теперь все его качества и достоинства обнаружатся. Но нока я не думаю, чтобы у него было много друзей в Москве. Надо признаться, что он и не искал их, делая вид, что ему нет дела ни до кого на свете. Извини, что я на него нападаю, но ведь тебе известно, что он никогда не был героем ни в каком отношении. Я не признаю в нем даже и авторского таланта. Помнишь, как мы вместе читали его знаменитые творения.

* * *

М. А. Волкова — В. И. Ланской

Москва, 22 июля 1812 г.

Спокойствие покинуло наш милый город. Мы живем со дня на день, не зная, что ждет нас впереди. Нынче мы здесь, а завтра будем бог знает где. Я много ожидаю от враждебного настроения умов. Третьего дня чернь чуть не побила камнями одного немца, приняв его за француза. Здесь принимают важные меры для сопротивления^{130} в случае необходимости, но до чего будем мы несчастны в ту пору, когда нам придется прибегнуть к этим морам. <…>

* * *

М. А. Волкова — В. И. Ланской

Москва, 29 июля 1812 г.