В конце января 1855 года Николай Михайлович Муравьев приехал на левый фланг. Хотел он проверить, какова обстановка, сколько войск можно еще забрать отсюда в Закавказье. Встречало главнокомандующего все местное начальство и Бакланов с полком Фролова, казаки которого должны были конвоировать весь поезд.
Командующий левым флангом представил Бакланова Муравьеву, и последний сухо сказал:
– Садитесь со мной в коляску: мне надо говорить с вами.
Муравьев внешне чем-то напоминал Бакланову генерала Клюки-фон-Клюгенау, которого современники называли «храбрым как шпага». Не любезен, даже грубоват. Начал с обидных сравнений:
– Здешние казаки хороши, но на правом фланге лучше.
Если речь о донских казаках, то они всюду одинаковы. Если о черноморцах и линейцах, то, по мнению Бакланова, сложившемуся в 30-е годы, черноморцы линейцам и в подметки не годились.
Ответил Бакланов обтекаемо:
– Какие на правом фланге, не видел, но и у здешних дух хорош.
– Знаете ли вы, что я беру вас с левого фланга на Лезгинскую линию? – заговорил Муравьев.
Бакланов нахмурился. Что значит: «я беру вас»? Но Муравьев, оказывается, хотел его облагодетельствовать.
– …Там будут находиться под вашей командой четыре Донских полка с конной батареей. Такого количества казаков, кажется, не бывало ни в чьей команде со времен вашего знаменитого Платова.
Бакланов благодарить не стал и тона подобного не воспринял:
– Я не современник Платова и не знаю, что находилось у него в команде, но в здешних экспедициях мне приходилось командовать отрядами гораздо большими.
Ответ его Муравьеву, естественно, не понравился:
– Дело не в количестве войск, а в важности поручения, которое будет возложено на вас. В Грозной вы получите на этот счет подробные приказания.
Объехав Кавказскую линию, Муравьев решил, что прикрыта она достаточно, чеченцы частью истреблены, частью загнаны далеко в горы, сокрушительных набегов с их стороны ждать не приходится, а если что, местные станицы Линию удержат. Надежда была и на местных переметнувшихся. Тот же Бата стал к тому времени майором и не хуже других весь Качкалыковский хребет и линию Мичика удерживал. А посему Муравьев решил снять с Линии и отправить в Грузию 8 батальонов резервной дивизии, 3 Донских полка и 3 батареи, из них одну донскую.
Упомянутые три Донских полка главнокомандующий предполагал направить в Кахетию, добавить там к ним еще один Донской полк и передать все четыре в команду Бакланову. Бакланова же предупредил, что подчинит ему всю Лезгинскую линию, и чтоб Бакланов, в случае разрыва с Персией, вел все стоящие на этой линии войска на персидскую границу.
Переход с одного места службы на другое пришлось временно отложить из-за кончины Государя и присяги новому Императору. Но все назначения, сделанные Муравьевым, остались в силе.
Обнадеженный Бакланов в апреле выехал из Грозной во Владикавказ, где собирались назначенные к нему в отряд полки. Там он внезапно получил предписание, что командующим Лезгинской линией назначен князь Андроников, а его, Бакланова, ставят в подчинение к Андроникову командиром летучего отряда. Стороной узнал, что Муравьеву баклановский тон не понравился, потому и назначил командовать Лезгинской линией другого.
Стоять на Лезгинской линии с летучим отрядом – дело хлопотное. Шамиль всенепременно будет через нее на соединение с турками прорываться. И, зная характер местного начальства, Бакланов был уверен, что в случае победы вся слава достанется грузинскому князю, а в случае неудачи крайним сделают его, Бакланова.
Прибыв в Тифлис, к Муравьеву, Бакланов подал рапорт об отпуске, чтобы хлопотать о переводе в Крым.
Муравьев его вызвал и спросил:
– А если я возьму вас в действующий корпус, останетесь ли вы на Кавказе?
– Останусь, если вам только угодно будет дать мне в армии соответствующее положение.
– Хорошо. Поезжайте в Александрополь. Вы будете довольны вашим назначением.
Ставили Бакланова командиром конницы Александропольского отряда. Конница состояла из 7 полков: 2-х Донских – № 4 и № 20 (последний нового состава), 2-х сборно-линейных (Кубанского и Терского), 2-х конно-мусульманских, 1-го Куртинского; еще, кроме этих полков, входили в отряд 3 сотни карапапахов и дивизион черкесской милиции.
Впервые под командованием Бакланова собрались такие разноплеменные силы. Торнау, на которого мы часто ссылаемся, видел подобные отряды и описал их очень живо: «Карабахцы бросались в атаку с быстротой урагана. Казалось, никакая скала не могла устоять против такого налета, а в сущности дело было далеко не так опасно… Татарин налетает вихрем и также скоро уходит; “кашты” – бежать, по понятиям его есть своего рода молодечество. Казаки и черкесы, не имевшие обычая бросаться на неприятеля очертя голову, зато дрались упорно и, обратив его в бегство, гнались за ним далеко и рубили без пощады… Курдов, одеждой и вооружением схожих с турками, несмотря на их необыкновенно красивых лошадей арабской крови, нельзя было признать за воинов; это воры и разбойники, способные только на ночной грабеж. Сто курдов не стоили десяти линейцев или черкесов.