Но предполагалось на этот год прибытие на Кавказ Наследника Цесаревича, а это — хлопоты непредсказуемые, на решительные военные действия пи людей, ни времени нет. Решил Воронцов у Воздвиженского рубку леса начать уже в конце года, как зима начнется, а летом прорубить просеку от Куринского через хребет к Мичику. Так что центр военной активности на это лето перемещался с легкой руки главнокомандующего к Куринскому. Ну как тут без Бакланова обойтись?..
Бакланов за все годы на Кавказе с начальством не конфликтовал. Отметили командиры, старые кавказцы, что не заискивает он, но повинуется, что ни прикажешь, все выполнит. Начальству не указывает, с советами не лезет. И любимая поговорка у него: «Не судите, да не судимы будете». Громких реляций опять же не сочиняет. Образование его недостаточно, но начитал, скромен и от природы деликатен.
Говоря по совести, собирался Бакланов с полком на Дон уходить. Оба сына его, Николай и Семен, невзирая на разницу в возрасте, одновременно записались в Учебный полк (с 1 мая 1850 года), и надо было ему но обычаю детей на службу собрать, наставить и проводить. Но не позволили неотложные дела.
Воронцов обратился к наказному атаману Донского казачьего войска М.Г. Хомутову с просьбой задержать Бакланова на Кавказе. Хомутов, первый донской наказной атаман иногороднего происхождения, обратился, в свою очередь, в Военное министерство: «Имея в виду засвидетельствование начальства Отдельного Кавказского корпуса, — писал Хомутов военному министру, — что подполковник Бакланов во время службы своей на Кавказе отличался примерным мужеством и храбростию против горцев, и ходатайство того же начальства об оставлении его для дальнейшей службы на Кавказе в теперешнем расположении № 20-го полка, где он, ознакомившись с местностию, может приносить большую пользу, прошу ваше сиятельство о назначении подполковника Бакланова командиром того полка, который будет командирован на смену 20-го».
Отвечал Хомутову управляющий Департаментом военных поселений: «Донские полки должны служить на полевой службе три года, и в наряде чинов должна соблюдаться строгая очередь. 20-й полк по случаю военных обстоятельств оставался на службе долее определенного срока, а потому, имея в виду новые, утвержденные его величеством правила, по которым полковым командирам, прослужившим на Кавказе три года, не дозволяется оставаться на вторичный срок, военный министр и на оставление подполковника Бакланова согласия изъявить не изволил и самое ходатайство об этом приказал оставить без последствия».
Тогда Воронцов прямо адресовался к военному министру. «В сем году, — писал он 14 апреля 1850 г., — предстоит смена Донскому № 20 полку, расположенному на передовой Кумыкской линии. Полком этим командует храбрый подполковник Бакланов. Мне не нужно распространяться насчет достоинств этого штаб-офицера, насчет удальства, возбужденного им в казаках командуемого им полка, и насчет пользы служения его на передовой линии. Все это известно Вашей светлости из журналов военных происшествий на левом фланге, из которых редкий не содержит в себе описания какого-либо удалого и успешного предприятия этого отличного штаб-офицера. Скажу только, что подполковник Бакланов сделался грозою для непокорных соседей, приобрел общее уважение не только между русскими, но и между туземцами, и что но всем сим причинам продолжение службы его на занимаемом месте обещает явную и большую пользу. Имея это в виду, я обращался к наказному атаману Войска Донского с просьбою об оставлении Бакланова в здешнем краю еще на один термин с назначением его командиром полка, который будет прислан на смену № 20-го. На это наказной атаман уведомил меня, что ваша светлость, имея в виду высочайшее повеление, чтобы полковым командирам, прослужившим на Кавказе три года, не дозволялось оставаться на дальнейшие сроки, — не изволили изъявить согласие на оставление на Кавказе и подполковника Бакланова.
Смею думать, что из этого правила не может не быть допущено исключения, когда требует этого истинная польза службы, как это видно в настоящем случае. Смею думать, что государь император, соизволя сознать справедливость моего заключения, всемилостивейше простит меня за смелость ходатайствовать о допущении исключения из правила, его величеством поведенного».