Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова

От Гельдигена на Майуртуп двигались через проклятый орешник 3 часа с боем. Первыми чеченские атаки испытали правая цепь и арьергард. Очевидец писал, что смелость чеченцев «достигла крайних пределов». Полковник Николаи в арьергарде выстроил вторые двойные цепи и привлек охотников в засады. Человек 15–20 ложились в кустарнике и молча ждали, пока преследователи-чеченцы не подойдут ближе, потом поднимались и били в упор.

Через полчаса вышли из орешника на поляну. Против правой цепи в редком лесу замелькала чеченская конница. Князь Чавчавадзе выждал, пока она выйдет на чистое, и с нижегородскими драгунами и казаками бросился в атаку. Рукопашная длилась 3–4 минуты, и чеченцы, оставив несколько десятков трупов и 1 пленного, откатились в лес.

Авангард прошел пустые Камзыш-Юрт, Лячи-Юрт и Инди-Юрт (резиденцию наиба Гехи) и оставил их арьергарду. «Арьергард же, прощупав на скорую руку сакли, запустил во все углы красных петухов и, в свою очередь, оставил любоваться ими чеченцев»[67].

Все 35 повозок отряда загрузили убитыми, поверх них положили раненых.

В сумерках заняли большой и богатый аул Маюртуп. Но перестрелка гремела до 11 ночи, пока войска не дошли до подножья Черных гор, и окончательно не заняли Майуртуп. Бивак разбили на поляне. Из аула натащили плетней, развели костры. Огляделись, подвели итоги.

Тяжелее всего пришлось, как обычно, полку расположенному в арьергарде, который держал связь с правою и левою цепью. Чеченцы нападали на углы построения, на стыки арьергардной и угловых цепей, стремились прорваться к центральной колонне с кинжалами. Любая поломка повозки, перевязка раненого, приводила к тому, что все останавливались, сообщали в правую и левую цепь. Основная колонна растянулась на три версты и не останавливалась. Весь день прикрывались перекатными цепями и держали резервы в шахматном порядке. Марш в целом длился 20 часов. Во время боя в лесу несколько раз натыкались на брошенные чеченские шалаши, кутаны, теперь совершенно пустые. Летом в них хорошо скрываться, а зимой в шалашике долго не попрячешься…

Когда расположились у Майуртупа, стало ясно, что убитых много, не на чем везти. Ночью похоронили 180 человек. Место выбрали под коновязями, чтоб чеченцы не догадались, а то разроют могилы и наружу выбросят. Еще 18 умерли за ночь от ран уже к утру. 200 раненых лежали на повозках вповалку. Однако командиры были довольны: «Провести более трех часов в таком аду и лишиться всего ста семидесяти семи человек убитыми и умершими от ран и двухсот четырех раненых — это чудо, за которое мы должны благодарить провидение»[68].

Уцелевшие, не евши, уснули. Часовые, как полагали авторы воспоминаний, тоже спали, настолько были утомлены. Но и чеченцы, видимо, утомились и уснули, так как никого из спящих не вырезали, хотя могли.

В темноте начальник штаба полковник Рудановский, переговорив с Батой, направил двух милиционеров к Бакланову, приказав им ехать разными дорогами.

Бакланов же 14 февраля распустил свои войска по крепостям и дал им 3 дня отдыха. А в полдень с башни, возведенной в версте от укрепления, дали знать, что за Мичиком по направлению к Автурам слышна артиллерийская и ружейная пальба. Бакланов взял 4 сотни, по просеке поднялся на Качкалыкский хребет, ясно услышал в Майуртупе перестрелку и разглядел над лесом клубы дыма.

От Майуртупа до Куринской — 15 верст. Бакланов с нетерпением ждал лазутчика или гонца от Барятинского, который мог объяснить, что творится у Барятинского. У Бакланова под рукой оставалось 3 роты, 4 сотни и 1 орудие. Только утром он отправил из Куринского в Хасав-Юрт за спиртом две роты. Собрать остальные войска по всем правилам требовалось дня четыре. Чтобы ни случилось под Майуртупом, медлить было нельзя. Бакланов написал записку в Герзель-аул, лежащий в 15 верстах, полковнику Ктиторову — оставить в крепости 1 роту, а с 2 ротами (одной Кавказского № 12 линейного батальона и одной Кабардинского полка) и 1 орудием немедленно двигаться к Куринскому. Вторую записку предстояло отправить войсковому старшине Полякову на пост Карасинский, за 17 верст, — прислать остальные 2 сотни казаков 17-го полка. Каждая записка вручалась 3-м казакам на лучших конях — с приказом доставить во что бы то ни стало. Бакланов им так и сказал:

— Двум лечь, третьему доставить записку по назначению. С Богом!

В 10 вечера явился лазутчик с запиской в чувяке от Барятинского:

— Маршеуй, могошуй, Баклан!

В записке заключался приказ: выступить за Мичик, к рассвету быть у Майартупского орешника, у аула Гурдали, который лежит у слияния Ганзолки с Мичиком, и захватить переправу через р. Гонзолку.

Приказ есть приказ. Но с чем выступать?

— Нарочного спрятать, — распорядился Бакланов, — и до моего приказания никого не выпускать за ворота. Сейчас должен приехать другой; спрятать и его. Живо позвать ко мне есаула. Через два часа выступаем.

— Через два часа войска не соберутся, — усомнился полковой адъютант.

— Кто поспеет, тот и пойдет. Торопитесь, скорее.