«Гроза». Кровавые игры диктаторов

Затем Мацуока стал убеждать Сталина, что японцы борются в Китае вовсе не с китайцами, а с англо-саксонским либерализмом, который представляет большую опасность для Японии, поскольку все японцы «в душе коммунисты».

Через некоторое время, находясь в Риме, Мацуока объяснял римскому папе, что его страна борется не с китайцами, а с большевизмом, который поддерживается англо-саксами, являющимися, по существу, тоже большевиками. Это опасно для Японии, поскольку все там ненавидят большевизм, отрицающий религию и демократию. Он не понимает Гитлера, признался Мацуока, превратившего Антикоминтерновский пакт в какое-то посмешище.

Постепенно разговор, как и положено на Востоке, перешел в деловое русло. Поговорили о возможном заключении договора о ненападении и нейтралитете и ликвидации японских концессий на северном Сахалине. Торговались долго, в соответствии с древними традициями азиатских базаров, и Сталин жестами показал Мацуока, что тот – бессердечное существо – просто душит его. Показал, взяв себя руками за горло.

Мацуока пообещал решить все вопросы после возвращения из Берлина, когда он, по пути на родину, снова заедет в Москву. Он рассчитывает это сделать примерно 8 апреля.

Сталин поинтересовался, что думают японцы делать с английскими и голландскими колониями в юго-восточной Азии, которые остались фактически бесхозными после крушения далеких метрополий.

О сокрушении Англии уже говорили так, как будто это уже произошло. Мацуока отметил, что это вопрос «очень сложный и деликатный». Он знает, что Советский Союз уже вел переговоры с Гитлером по поводу дальнейшей судьбы «обанкротившегося британского поместья» и претендует на район Персидского залива. Япония ничего не имеет против этого, но нужно твердо и точно решить, что достанется Японии, а что – СССР. Тут речь идет главным образом об Индии, поскольку западнее этого района Япония никаких интересов не имеет.

Зная, что большая часть его слов будет наверняка пересказана Гитлеру, Сталин сделал вид, что полностью разделяет взгляды японского министра.

К сожалению, отметил Мацуока, он не может не обратить внимание господина Сталина на совершенно неконструктивную, провокационную и просто оскорбительную позицию, которую заняли поджигатели войны в Вашингтоне по отношению к Германии и Японии. Особенно к Японии. Они грозят нам торговыми санкциями, обещают задушить нашу экономику, заморозить наши активы, пожаловался Мацуока.

Сейчас вся Япония возмущена очередной американской провокацией. Рузвельт приказал своему флоту постоянно оставаться на Гавайских островах, чтобы, по его словам, играть роль револьвера в руках полицейского и остановить Японию, вставшую на путь разбоя. Какое право имеет Америка объявлять какие-то страны преступными, а себя считать блюстителем порядка?

Мацуока признался, что столь откровенная подготовка Америки к войне против его страны, очень волнует японское правительство. Но, добавил он, никто не сомневается, что американцы способны наковать горы кораблей, самолетов и прочего оружия, но кто будет воевать этим оружием? Он, Мацуока, сильно сомневается, чтобы американцы были на это способны.

Сталин оживился. Примерно то же самое говорили ему и его аналитики. Америка готова поставлять оружие в любом количестве, чтобы воевать чужими руками. Но воевать сама изнурительную, современную, кровавую войну совершенно неспособна. Неспособна благодаря сильному общественному мнению и демократии.

Кроме того, не унимался обиженный Мацуока, нам тоже есть чем удивить этих трусливых янки, если они полезут воевать.

Сталин знал, о чем говорил японец. Советская разведка давно уже сообщала о строительстве в Японии каких-то сверхмощных линейных кораблей, аналога которым не было ни у Соединенных Штатов и ни у кого в мире. Огромный японский флот мог без страха ждать любых провокаций Америки.

Разволновавшись, Мацуока признался Сталину, что ненавидит демократию, которая разлагает народ, заставляя его подчиняться собственным прихотям, а не выполнению национальной задачи, поставленной вождями.

Говоря дипломатическим языком, был достигнут полный «консенсус». На следующий день в Наркоминделе был дан большой прием в честь японского министра, а наутро Мацуока отбыл в Берлин, весьма растроганный тем сердечным приемом, который ему был оказан в Москве.

26 марта адмирал Лютъенс вылетел в Берлин на доклад к адмиралу Редеру. Четыре дня назад, 22 марта, пробившись через чудовищный десятибалльный шторм, Лютьенс привел «Шарнхорст» и «Гнейзенау» в Брест.

Правда, Брест был плохим убежищем. Не успели корабли войти в порт, как над базой появился английский разведчик, сделавший несколько кругов и явно ведущий аэрофотосъемку. Все с тревогой ожидали воздушного налета англичан, но, к счастью, погода становилась все хуже и хуже.