Гроза на Шпрее

«Фу, как кружится голова… это от коньяка… А куда подевался тот симпатичный? Ах да, у него дела, он ушел… Тоже ушел из ее жизни, как и Паоло… Паоло… как же быть теперь? Жить, как живут другие, продавая себя? А чем ты лучше их?.. Куда же делся ее спаситель? Ага, ушел… А этот второй что-то болтает и болтает… А, все равно!».

И, почувствовав на своем колене руку Хейендопфа, не сбросила ее…

Зарезать курицу, чтобы достать яйцо

Над ванной клубился легкий пар, росой оседая на вмонтированное в стену четырехугольное зеркало. Нунке плеснул в воду двойную порцию густого темно-зеленого экстракта, и в комнате запахло разогретой на солнце хвоей.

Этот запах напомнил родное жилище, имение, где поселилась их семья после того, как отец, в чине майора, вышел в отставку. Отставной майор Герман фон Кронне любил лошадей, и при усадьбе была неплохая конюшня. Но все остальные отрасли хозяйства пребывали в полном забвении, и постепенно угодья в имении все уменьшались, пока не стали совсем куцыми. Вскоре остался только кусок поля, который засевали исключительно овсом и викой, основательно запущенный дом, который левым крылом примыкал к сосновому бору, и с десяток лошадей — будущих фаворитов, которых готовили для скачек и дерби. Тренировка и содержание их требовали денег и денег. Из дому стали исчезать картины, фарфор, фамильные драгоценности, полученные матерью в приданое.

Иозеф, по семейной традиции ставший военным и приезжавший домой на короткое время, все больше ощущал распад родного гнезда. Дом теперь мог похвастаться лишь безукоризненной чистотой, и хотя утром, днем и вечером семья собиралась за отлично сервированным столом, еда стала простой и мало чем отличалась от той, которую подавали на «черной половине», где размещались приезжие и очень немногочисленная челядь. С каждым разом уменьшались и суммы, которые отец присылал Иозефу, чтобы тот чувствовал себя на равной ноге с другими офицерами. С деньгами было очень туго. Молодой Кронне ограничивал себя во всем: шил у второразрядных портных, покупал дешевый материал, в то время как его товарищи красовались в мундирах тонкого сукна, посещали театры, рестораны, казино, посылали дамам сердца роскошные букеты и различные ювелирные безделушки. Иозеф любил и одновременно не уважал отца, считал его неудачником, человеком, который ради своих капризов пренебрег интересами семьи и всего рода фон Кронне, когда-то богатого и прославленного. Как хорошо, что дети самого Иозефа никогда не испытывают унижений, выпавших в молодости на долю их отца!

Опустившись по грудь в теплую зеленоватую воду, Иозеф Кронне, он же Нунке, мысленно перенесся в свою уютную берлинскую квартиру, где все дышало достатком, не бьющим в глаза, не требующим дешевого эффекта, но весьма убедительно говорящим о благосостоянии, основа которого не быстро проходящий успех, а солидный счет в банке. Лошади отца так и не вышли в фавориты, а вот конь, на которого поставил Иозеф, вынес его из безвестности провинциального существования на ровную дорогу, неуклонно взбирающуюся вверх. Да, дети Иозефа не будут бедствовать, как бедствовал в молодости он сам… Какими они стали, Гертруда и Ганс? В который уж раз Нунке задумывается над тем, что совершенно не знает своих детей. Да и Берта до неузнаваемости изменилась. Ее письма становятся все суше, и по сути дела сводятся к коротенькому отчету о том, как чувствуют и как ведут себя Ганс и Гертруда. О себе она почти ничего не пишет, даже не упрекает мужа за длительное отсутствие.

От теплой воды тело наполняется сладкой истомой. Он видит жену такой, какой она была в первые дни любви. Чуть пассивной, зато совершенно покорной всем требованиям взыскательного любовника. Собственно говоря, даже хорошо, что страсть не туманит ей рассудок. Такие женщины, как Берта, никогда не переступают границ супружеской верности, потому что неудовлетворенный зов плоти у них приглушен материнским инстинктом.

Нунке мысленно ласкает тело жены, пробуждает к жизни спящие, глубоко спрятанные порывы. После такого перерыва она будет хорошей любовницей. Они смогут повторить свой медовый месяц, кстати, проведенный здесь же, в Италии. Жаль, можно было бы вызвать ее сюда, если б не столь ограниченное время.

Вода в ванне остыла. Нунке долго растирает тело жестким купальным полотенцем. В превосходном настроении он входит в комнату, насвистывая песенку из репертуара Артура Шредера. При воспоминании о том, как ловко партия контрабандных пластинок была переправлена в Россию с помощью его ансамбля, Нунке довольно улыбается. Что не говори, а эту операцию Шульц провел отлично.