Гроза над Миром

 Поплакала – и тебе легче. Боло Канопос. Вот кто может и должен вытащить тебя из дерьма. Или… напротив, позаботиться, чтоб не вякала лишнего. Вот черт! Ну, так изобразишь стойкость, давалка не подмытая… Когда узнает, что ты – держишься, поспешит выручить, пока не пошла молоть языком. Ведь ты ему все еще нужна. Да?…

 А на ганский Совет не рассчитывай. Они там – осторожные. Выкрутишься – расстелются ковриком, а нет… Соболезнования родным и близким покойной. Становится так жалко себя, что ты ревешь долго и безутешно. И, устав горевать, спишь.

 Еду приносит Бренда. Подает судок через узкое отверстие в решетке. Входить к тебе не собирается и бесполезно тешить себя мечтами о том, как двинешь ей в нервный узел на затылке, отымешь ключи… Да и нет при ней ключа.

 Бренда молча цепляет судок крючком за решетку и поворачивается уходить. Жри. На днях подарила еще и деревянную кружку. Пей. Утешает то, что морить тебя голодом она не собирается. Травить тоже. А в беседе по душам ты не нуждаешься.

 На десятый «день» – меряешь время промежутками между сном, ты готова изменить свое мнение. Начинаешь беседовать сама с собой, тихо напевать под нос. Еще раз решаешь заняться стиркой, моешься сама. Развешиваешь мокрую одежду на решетке, сама кутаясь в тонкое одеяло. И, когда настает час обеда, получаешь короткий комментарий Бренды:

 – По хозяйски устроилась.

 Глядя в суровое, с плотно сжатыми губами, лицо, произносишь:

 – Бренда! Я хочу говорить с Пини.

 И не получаешь ответа.

 Ты повторяешь просьбу в разных вариантах и на завтра и через день. С тем же успехом. Пробуешь занять себя гимнастикой, подтягиваешься на решетке, пока мышцы не начинают ныть, а сердце стучать сильно и часто. К концу дня – для тебя это время – «вечер», сидишь с ногами на постели, уставясь в противоположную стенку. Хорошо, что нет зеркала, а то собственный вид вызвал бы у тебя отвращение.

 «Я не нужна. Все забыли. Хоть сдохни… никому нет дела. Где эти толпы обожателей? Где друзья, что клялись в верности? Великий Магистр…» Ты тщательно лелеешь обиду на весь мир, все глубже погружаясь в депрессию. Тем быстрее маятник настроения качнется обратно и к тебе вернется равновесие духа – ты давно себя изучила.

 Расстегиваешь штаны, рука скользит между бедер. Люби себя сама. Лоно твое делается влажным и скользким, пальцы проникают все глубже. Люби себя! Ты лучше их всех, ты одна, ты… Веки плотно сомкнуты, тебя поглощает, затягивает горячая тьма. И вдруг взрывается огнем внутри тебя. Ты не слышишь собственных стонов, пока в тебе не затихает вызванная тобой же буря. А в сознании продолжает гореть теплый огонек. Пини!

 Она молча смотрит, как ты мигом приводишь себя в порядок. Идешь к ней, хватаешься за решетку руками, словно желая снести разделяющую вас преграду. Побольше теплоты в голосе.

 – Пини!

 Какой-то нехороший у нее настрой…

 – Меня зовут Пенелопа Картиг. Прошу вас так ко мне обращаться.

 Пальцы твои, сжимающие железные прутья, стынут от холода этих слов. Не показать обиды, растерянности… Проглотить комок в горле.

 – Извините… госпожа Картиг.

 Похоже, Пини была в городе. Голубое платье, талия туго перехвачена кожаным поясом. Мокасины. (Ты улыбаешься, невольно вспомнив, как ругались из-за обуви в первую совместную прогулку по Вагноку). Чисто вымытые волосы спадают на плечи, мерцая в тусклом свете, льющемся из твоей камеры. Глаза в тенях ресниц кажутся темнее обычного. «Как горда и красива. И кто-то хорошо с ней поработал... Бренда».

 – Прошу, передайте вашему отцу… Пусть не мстит тем, кто пошел за мной. Я отвечу за всех.

 Пини презрительно выпячивает нижнюю губу.

 – Знала, что вы попытаетесь предстать, по возможности, в выгодном свете. Странно было бы, если не так.

 – Странно, – соглашаешься ты. – Но вы же не лишите меня права жалеть о своих ошибках?

 Пини уже не может сдержаться. Расстегивает ворот, одна из застежек отлетает, зазвенев на полу. Под левой грудью у Пини краснеет звездообразный шрам.

 – От ваших ошибок трупами ложатся! Не нацепи я ту дурацкую броню – на могиле моей уже трава подросла бы!

 Тебе становится очень холодно. Стрела шла точно в сердце Пини. Лишь тонкое железо устаревшей десятилетие назад защиты и кожаная куртка под нею задержали стальное острие. Не оправдывайся, не проси прощенья. Все, что скажешь – пустые слова. Ты потеряла Пини – признайся себе.

 – Нет-нет! – продолжает Пини. – Вы не ошибались. Просто использовали в своих целях меня и других. Вам все равно было, что потом станет с нами. Но я не жалуюсь. И вы не жалуйтесь. Хотели многого, а расплатиться не в силах. Теперь давите на меня – хотите достать до отца! Напрасно.

 Насколько легче, когда не надо контролировать себя! Ты говоришь Пини, кто она на деле такая и куда ей следует отправиться, притом немедленно. Кричишь, сыпешь проклятиями. А она холодно спокойна, как и подобает дочери великого правителя, и ты напрасно разоряешься перед ней.