Гроза над Польшей

– Воспоминания детства. У нас под Нижним грибы не то, что здесь. Пройдешься на заре в лесок, два часа, солнце только-только над деревьями поднимается, а у тебя уже корзина обабков. Крепенькие все, ни одного червивого. Шампиньоны за грибы не считали. Грузди только осенью брали на засолку. У меня матушка хорошо грибы солила. Вкуснее ни у кого не было.

– Давно на родине был?

– Три года прошло. Мы тогда последний раз всей семьей на родительских могилах собрались. Выберусь из этой проклятой Полонии, – Виктор Николаевич намеренно употребил латинское название этой страны, получилась очаровательная и очень точная двусмысленность, – опять всех соберу, и рванем в Богородск. Город, наверное, изменился сильно. В прошлый раз я его не узнал. Все перестроили, новые районы поднялись. Магазин, где отец работал, снесли. Построили новый, раза в три больше.

– А прилавки изменились? – прищурился Черкасов.

– Как по всей стране! – хохотнул Котлов. – Снабжение хуже, чем в крупных городах, но одеться со вкусом можно, техника самая разная, а вот тушеную конину не завозят. Народ не привыкший. У нас конину вообще не едят. В целом снабжение лучше, чем в Англии и Польше, но хуже, чем в Москве и Берлине.

Легкий непринужденный треп позволял скоротать время. Прислушивавшийся к разговору русских Юрген Ост задумчиво жевал травинку. Капитан порывался было вступить в разговор, но не осмелился. По большому счету, бытовые подробности жизни на бывшей родине его не интересовали. Скучно это. Все равно в Союз он никогда не вернется. Но при этом по лицу Юргена ясно читалось, что и Польша ему обрыдла.

Над обрывом появилась голова часового, Анжей призывно махнул рукой и громко свистнул. Отряд всполошился. Бойцы похватали оружие и оттянулись к отрожкам оврага. В случае чего так удобнее подниматься наверх. Жизнь есть жизнь, и менять ее по раздолбайству на смерть никто не собирался.

Тревога была ложной. Это возвращались Марко и трое его бойцов. Спустившись к лагерю, заместитель командира с победоносной улыбкой бросил к костру мешок. Еще два таких же тюка положили на землю его спутники.

– Что притаранил? – поинтересовался капитан Ост.

– Колбас, сальца копченого да соленого, окорок на полпуда будет. Половинку барашка купил. Булочную маленько облегчили, круп взяли, мешочек макарон.

– Соли не взял?

– Два килограмма.

– А полпуда это сколько? – поинтересовался Юрген Ост.

– Совсем забыл ты все, командир, – на веснушчатой роже Марко светилась простецкая улыбка с легонькой такой хитрецой. – В пуде шестнадцать килограммов. А фунт это четыреста граммов будет.

– Хозяйственный ты у меня, – похвалил заместителя капитан Ост. – Рассказывай, что видел, что слышал, о чем разговаривал.

Новости Марко принес обнадеживающие. Деревенька большая, одни поляки. Из полусотни домов только дюжина пустует. Подвернувшийся повстанцам мужичок уцепился в щедрых панов, стоило им только дать ему полмарки на опохмелку. После пары стаканчиков оживляющей жидкости от местной самогонщицы на мужичка напала болтливость. Все рассказал, что знал, что не знал, тоже порывался разболтать.

Мост охраняется, раньше обычные егеря стояли, а два дня как охрану приняли армейские. Нет, крестьянин не ошибался, не мог он ошибаться, в форме и знаках различия разбирается, в молодые годы работал на богатого бауэра, а тот хозяйство держал у военной части. Военных мужик повидал столько, сколько пану не дай матка божья в жизни увидеть. По мосту без документов не проехать. Пешком еще можно, но солдаты больно сердитые, всех обыскивают и спрошают: куда идешь? А рыбаки, спрашиваете, как? Так кто ж их останавливать будет? Чай, по воде топают. Мост им без надобности.

В стране неспокойно, народ волнуется. В Тарнуве и Люблине горожане взяли да кастрационные конторы разгромили. Вот так, панове, взяли да разгромили. Дескать, от этих богомерзких вертепов болезнь страшная расходится. Лучи какие-то бывают. Само без цвета и запаха, только специальными штуковинами увидеть можно. Да, вроде микроскопа. А ведь от этого невидимого, неощутимого люди болеют и даже умирают.

Вот как в Радоме было. Четыре дня минуло, как взорвалось все. Полгорода лучами осветило. У кого волосы повылазили да осыпались, и у баб тоже, с кого кожа лоскутами отвалилась. Так и мучались, болезные, без кожи. И хрен от этой напасти падает. Кто облучился раз, так почитай все – баба хоть перед ним попой виляй, хоть титьками тряси, а бесполезно. Стручок висит и морковкой уже не станет. Да, точно, пан, не встанет.

– Слухи – это самое страшное оружие, – хохотнул Юрген Ост, слушая, как Марко копирует болтовню опохмеленного крестьянина.

В деревне и городе весь йод раскупили. Народ считает, что это лучшее средство от радиации. А вот вудкой, к удивлению, не лечатся. Один умный ксендз сказал, что вудка усиливает действие лучей. Трезвый поболеет и выздоровеет, а коли принимаешь на грудь регулярно, так прямая тебе дорога в гроб.

– Удивительно, – покачал головой Юрген, – я уж думал, наш народ от вудки ничем не отвадить. А с йодом они что делают? Пьют?

– Мажутся.