Гроза над Польшей

Посреди сна вспомнилась импровизированная лекция Сергея Павловича. Истинные арийцы. Да, именно такие глаза – ледяное пламя серо-стального цвета, прожигающее насквозь альпийский гранит – и должны быть у тех самых арийцев из полубезумных пророчеств Гитлера. Но тогда почему эти люди в советской форме? И почему точно такие же глаза у матросов на палубе эсминца? Почему? Почему? Почему?

Очередь. Десятки людей выстроились перед дверями магазина. У дверей стоят двое, один в форме НКВД, второй в рабочем ватнике, с винтовкой в руках и красной повязкой на рукаве. Патруль, следят за порядком. Нет, не только – они охраняют хлеб!!! Ножом по сердцу режет жуткий безмолвный крик, тяжкий невыносимый стон умирающего от голода и холода, но не сдающегося города. Жуть! Это невозможно себе вообразить, такого просто не может быть, но это есть. Это есть. Не в нашем мире, но есть. И от этого никуда не деться.

Холодный рассудок ментата выносит вердикт: это все могло быть. Мозг даже во сне работает как часы. Анализ говорит, что сны – это прорыв из иного, не свершившегося мира. Из того варианта истории, который здесь счастливо избежали.

Страшная война. Немыслимое напряжение сил. Время высочайшего подвига, самоотверженности. Всплывает незнакомое выражение: «массовый героизм». Героизм, самопожертвование и крадущиеся следом подлость, трусость, мелкое предательство, глупость. Куда уж без глупости, она неизбывна, как этот мир.

Жизнь идет рука об руку со смертью. Героизм частенько есть результат чьего-то головотяпства. Головокружительная победа приводит к сокрушительному поражению. Простой расчет первой проекции говорит, что эта война должна была стоить Советскому Союзу больше двух десятков миллионов жизней, материальные потери не менее двух третьих стоимости основных фондов, бюджет целой пятилетки, сама страна отбрасывается на десять лет назад. Потерянное, сгоревшее в пламени войны десятилетие. Рвущиеся в небо, прущие вперед семимильными шагами, смеющиеся комсомольской молодостью тридцатые, годы, которым сам черт был не брат, для которых не было неразрешимых задач, обратились в пепел.

Евгения Викторовна открывает глаза. Мягкий сумрак. Рядом тихонько посапывает Валера. Тихая, мирная ночь. Ментат успокаивается. Железная воля усмиряет эмоции, консервирует чувства, загоняет их в пронумерованные ячейки памяти. Разум понимает, что все это только сон. Всего лишь пророческий сон, прорыв несбывшегося в наш солнечный, счастливый мир.

Евгения Викторовна скатывается с кровати и идет на кухню. После прошлого пророческого сна она вписала в свой список привычек обыкновение держать на холодильнике тетрадь и шариковую ручку. Специально на случай, если ночью придется работать. Сегодня тетрадь пригодилась. Записать сон в мельчайших подробностях, отдельно разложить эмоциональную составляющую, описать свои чувства, ощущения, оценить по десятибалльной шкале амплитуду эмоционального возбуждения. Теперь это не просто сон. Теперь это рабочий материал для будущего проекта.

Евгения Викторовна знала, что, завершив текущие проекты, она обязательно займется изучением случайно открытого феномена. Ментат тем и отличается от обычного человека, что он сам находит себе дело. Ментат терпеть не может тайн и необъяснимых явлений.

Глава 23

Если с Котловым ксендз Кароль беседовал долго, то капитан Ост в костеле не задержался. Виктор Котлов только успел с чувством, смаком насладиться трубкой и перекинуться парой незначащих фраз со Збыхом, как на паперти нарисовался Юрген Ост. Капитан поправил фуражку, запахнул плотнее куртку и скатился с крыльца.

– Что Лолусь нам обещает? – спросил Збых.

– Пошли к машине. Потом расскажу, – капитан резко махнул рукой.

– А почему его так называют? – поинтересовался Виктор Николаевич.

– Это его мама так именовала в детстве, – пояснил Збых. – Сказывают, частенько говорила: «Вот увидите, мой Лолусь станет большим человеком».

– Большим человеком он не стал, – ответствовал моряк, имея в виду большие чины, – а великим будет.

– Уже есть, или ты не понял? Он настоящий святой. Ему молятся, и он помогает.

Сташко сидел в машине, при виде товарищей он механически кивнул и вдавил кнопку стартера. Настроение у всех было… Нет, не подавленное, наоборот, какое-то мечтательно-задумчивое. Казалось, что повстанцы приблизились к чему-то большому, светлому, многообещающему, а прикоснуться, взять в руки остереглись.

– Обратно возвращаться не будем, – промолвил капитан Ост. – Старую дорогу на Магев помнишь?

– Як же?! Прошлым летом ходили, – кивнул молодой водитель.

– Давай. Перед селом уходишь направо и полями до леса. Там разберемся.

– А как быть с теми, кто остался у Вилька и на соседних хуторах? – поинтересовался Виктор Котлов.

Он серьезно опасался за своих товарищей по несчастью. Если пленных разделят, труднее будет договариваться об освобождении. Юрген Ост или его переговорщик всегда могут сказать: дескать, не знаем, отряд залег в кусты, а связи нет.