Гроза над Цхинвалом

– Я ведь ни фамилии ее не знаю, ни адреса…

– Я все записал. Листок у тебя под подушкой.

Ревазов обернулся и пообещал кому-то невидимому:

– Все-все. Ухожу.

Пожал руку Олега и, уже вставая, сказал:

– Спасибо тебе. Приезжай. В нашей республике тебя всегда встретят, как самого дорогого гостя.

Он ушел.

«Вот и все, – думал Светлов. – Конечно, я сюда вернусь. Встречусь с людьми, которые мне помогут, изучу материал. А потом напишу книгу о нартах, об аланах и о тех, кто пришел им на смену. О честных и мужественных людях, которые живут на этой древней земле и пишут ее новую историю. Сейчас переворачивается ее очередная, очень важная страница. Хотелось бы, чтобы ее внимательно изучили те, кто планирует вновь принести сюда горе и смерть. Изучили и сделали выводы. Мудрые говорили: „Посеявший ветер, пожнет бурю“. Хорошо, если бы эти слова помнили любители прятать свои гнусные планы за словесной шелухой. Только вряд ли. Они почему-то уверены, что вывернутся в любой ситуации, добьются цели не мытьем, так катаньем…»

Возле кровати появилась медсестра. Она взяла Олега за запястье, посчитала его пульс, удовлетворенно кивнула. Ее усталое лицо почему-то показалось Светлову очень знакомым.

– Не узнаете? – спросила женщина. – Мы с вами вместе в поезде до Владикавказа ехали. Вот такой у меня отпуск получился. Мечтала отдохнуть, но… Я ведь медсестрой работаю, вот и нашлось мне применение.

– А как ваши? – спросил Олег.

– Дочь и внучки во Владикавказе. А зять погиб…

Лицо женщины искривилось, но она быстро взяла себя в руки.

– Сегодня первую партию раненых отправляют в Северную Осетию. Там вас осмотрят и решат, на месте лечить, или дальше отправить. В Ставрополь или, может, в Ростов-на-Дону.

– А в Питер можно? – спросил Светлов.

– Почему именно в Питер?

– Я там живу. А дома, говорят, и болеть приятнее.

– Не знаю, – улыбнулась женщина, – наверное, можно. А теперь – спите. Для вас это самое полезное.

– С удовольствием, – согласился Олег. – Вы даже не представляете, как я хочу наконец выспаться…

46. Сергей Комов

Ехать было скучно. Радио не работало, только шипело, как недовольная змея.

– У тебя записи какие-нибудь есть? – спросил Сергей у водителя.

– В бардачке, – сказал тот.

Стекло успело запылиться. Водитель изредка включал обрызгиватель и щетки. Они размазывали пыль по стеклу. На какое-то время видимость приближалась к нулевой, так что и собственного капота не разглядишь, не говоря уж о том, что творится на дороге, но взмаха за три-четыре щетки грязь стирали.

В бардачке оказалась пара дисков в затертых, потрескавшихся боксах. На одном значилось: «Иван Кучерявый». Сергей вернул его в разинутую пасть бардачка и подумал, что с большим удовольствием выбросил бы диск за окошко, пусть по нему проедется колесами машина, идущая следом. Второй диск оказался сборником российской эстрады трехлетней давности. Комов прочитал название групп и исполнителей, поморщился, но открыл коробку, вытащил диск и запихнул его в магнитофон.

На диске было несколько глубоких порезов, и магнитофон довольно долго считывал первую песню, как будто проверял – не хотят ли его отравить? Потом решился-таки начать воспроизведение, но буквально через несколько секунд машина подпрыгнула на выбоине и музыка прервалась. Магнитофон еще несколько раз делал попытки развеселить потенциальных слушателей, но шероховатости дороги сводили на нет все его усилия.

Левая сторона трассы вся была в выбоинах. Никто не додумался надеть на гусеницы танков специальные резиновые накладки, как это делается, когда тяжелая техника отправляется по шоссе на парад. Один-единственный танк оставил бы после себя глубокую борозду, а по дороге прошло немало железных громадин, они точно пропахали ее. Асфальт раскрошился, куски из под колес летели в разные стороны, поэтому лучше было держаться подальше от машин, идущих впереди.

– Это невозможно, – сказал Сергей, устав слушать обрывки мелодии, которая и сама то по себе была далеко не шедевром.

Он вытащил диск, запихнул его обратно в бокс. Кассетному магнитофону никакие шероховатости дороги не страшны, он не разожмет клыков, в которые зажата кассета, даже на самых больших кочках. Но цифровая аппаратура такая чувствительная и капризная…

– Плохая дорога еще долго будет, – предупредил водитель.

– Догадываюсь, – кивнул Сергей. – Значит, не удастся музыку послушать.

– По ту сторону тоннеля уже можно радио принимать.

– Я и сам могу радио заменить, – объявил Беляш.

Никто его идею не поддержал, да Женька и не настаивал. Комов смотрел по сторонам, как будто впервые видел пейзаж, который проползал за стеклом. То и дело попадались беженцы, и Сергей чувствовал себя как-то неуютно, будто он виноват перед людьми, которые вынуждены идти пешком. Кого-нибудь одного можно было подвезти, но беженцы шли группами. Они не оборачивались на проносящиеся порой мимо них машины, не поднимали рук, чтобы их остановить.

– Что это там? – спросил оператор.

Метрах в двадцати от дороги толпились люди. Они что-то кричали, все это походило на стихийный митинг.

– Остановимся? – предложил Сергей.