Гроза панцерваффе

Недостатки в использовании танковых сил были вскрыты в специальном приказе Народного комиссара обороны за № 325 от 16 октября 1942 года.

«Этот приказ, — писал позднее Катуков, — сыграл большую роль в дальнейшей судьбе танковых войск. Он, по существу, стал важнейшей теоретической основой их боевого применения»[121].

Вскоре командир корпуса был вызван в Москву на прием к Верховному Главнокомандующему.

Во главе механизированного корпуса

Сталин принял Катукова 17 сентября 1942 года на ближней даче, недалеко от Кунцева, куда его привез А. Н. Поскребышев, незаменимый долгие годы помощник генсека, забрав из приемной Председателя Совета Народных Комиссаров. С Верховным Главнокомандующим Михаил Ефимович ни разу не встречался, лишь разговаривал по телефону, когда его танковая бригада воевала под Мценском.

В небольшой комнате, в которой оставил его Поскребышев, открылась боковая дверь, и вошел Сталин.

— Здравствуй, товарищ Катуков! — произнес он глуховатым голосом с заметным кавказским акцентом.

«У меня все мои заготовленные слова рапорта пропали из головы, и я только мог сказать: „Здравствуйте, товарищ Сталин!“» — вспоминал Катуков об этой встрече в 1947 году.

Верховный предложил сесть, разрешил дурить. Потянулся к трубке сам.

Разговор, к счастью, наладился сразу. Сталин поинтересовался, как воюет корпус, как показывают себя наши танки в бою. Когда-то такого рода вопросы задавал ему нарком танковой промышленности В. А. Малышев. Отвечал Катуков тогда прямо, ничего не утаивая. И перед Сталиным решил не кривить душой. От Верховного много зависело. Может, прислушается к мнению фронтовика и окажет влияние на выпуск нашей промышленностью более нужных и надежных боевых машин.

Михаил Ефимович хорошо отозвался о танках Т-34, они превосходны, в бою показали себя с наилучшей стороны. Иное дело — тяжелые машины КВ или легкие Т-60 и Т-70. Первые фронтовики недолюбливают из-за того, что они неповоротливы, с трудом преодолевают препятствия, и пушка у них слабовата, вторые — из-за слабой брони и никудышной пушки. Двадцати- или сорокапятимиллиметровыми снарядами прошибить броню немецких танков нельзя. Практика боев в Подмосковье показала, что легкие танки трудно, почти невозможно использовать в распутицу или по глубокому снегу. Их приходится таскать на буксире.

Сталин слушал доводы Катукова, морщился, ему явно хотелось другой аттестации машин, выпускаемых нашей танковой промышленностью. Возражал, доказывал, что тяжелые и легкие танки не так уж плохи, фронтовики просто не успели оценить их или плохо использовали на поле боя. Михаил Ефимович стоял на своем, хотя и знал, что Верховный не любит, чтобы ему противоречили.

Танкист не только критически отзывался о тяжелых танках КВ, но и предлагал: если вооружить их более мощной пушкой, тогда, пожалуй, машина будет использована с большей эффективностью. Говорил Катуков и о радиосвязи. Не только командирские, но и линейные машины должны быть оснащены радиостанциями. На поле боя часто возникает необходимость осуществить быстрый маневр взводом, ротой, батальоном. Пока сработает зрительная сигнализация, уходит время, противник успевает принять контрмеры. О многом, что хотелось бы изменить в танковых войсках, поведал командир корпуса. Для него все это было важно, существенно. От этого часто зависела судьба людей, техники. Когда Сталин спросил, как на фронте награждают отличившихся бойцов и командиров, Катуков высказал свое несогласие с существующей практикой. Ведь как все происходит: пока списки отличившихся в боях пройдут все армейские инстанции, попадут в Москву, пока появится Указ Президиума Верховного Совета СССР и все вернется на круги своя, проходит месяц, а то и два. Бои между тем продолжаются. За это время одни по ранению попадают в тыловые госпитали, другие погибают, третьи при различных обстоятельствах переводятся в другие части — на фронте ведь всякое бывает. Приходят награды и не находят своих владельцев. Катуков высказал пожелание, чтобы право награждать предоставлено было фронтам, армиям, соединениям.

На заключительном этапе беседы Сталин вновь вернулся к танковым войскам. Михаил Ефимович подумал, что Верховного, видимо, что-то не удовлетворило в его ответах: от хотел больше знать о нашей бронетанковой технике, может, и о причинах неудач в боях на Дону.

Сталин, однако, переменив тему разговора, неожиданно повел речь о новом назначении Катукова, на этот раз — командиром механизированного корпуса, подчеркнул при этом, что новое соединение будет посильнее танкового корпуса. И тут же показал на карте, где мехкорпусу предстоит воевать. Это были районы Калининской области.

Предложение действительно неожиданное, и все же приятно было почувствовать доверие, которое оказывает сам Верховный Главнокомандующий обычному фронтовому командиру. В то же время Михаил Ефимович понимал груз ответственности, который ложился на его плечи. Он будет нелегким. Утешал себя тем, что в жизни ничего легкого не бывает, а уж тем более на войне.