«Гроза» против «Барбароссы»

На всякий случай впереди поперек дороги было натянуто несколько крепких нейлоновых веревок, так называемых «спотыкачей». Если бы кто-то из татар пришпорил бы свою лошадь и галопом пошел на прорыв, то там на этом «спотыкаче» он бы и остался. Причем вместе со своим конем. Сальто-мортале гарантировано. Рвануть назад они тоже не могли, дорогу перекрывала арба. Да и на то, чтобы развернуть на месте коня, тоже надо было время. Открытым оставался только путь вперед.

По счастью, все прошло как по нотам. Ничего не мог сделать и казачок, отчаянно размахивающий вокруг себя нагайкой. Самого его выкинули из седла, нагайку отобрали, а руку, державшую этот символ власти, слегка покалечили. Ибо нефиг бить беззащитных людей.

Все случилось так быстро, что полоняникам осталось только нервно лупать глазами. Все, проехали. Уже потом, когда, заметя следы и забрав все материальные ценности, взвод отступил на исходные позиции, меня вызвал к себе ротный.

– Значит так, Студент, – сказал майор, – настало твое время. Ты нам сейчас понадобишься как исторический консультант. Потом, конечно, полковник Одинцов привезет из столицы других специалистов, более серьезных, чем ты. Но сегодня твой выход. Вперед!

Все так просто, хочешь не хочешь, а иди вперед – армия. Но мне и самому было интересно – о чем они там будут говорить. Все бойцы моей роты понимали, что мы ввязались в спецоперацию, которую начали на самом верху, и завизированную САМИМ… Но настроение у ребят боевое, – или грудь в крестах, или голова в кустах. Слухи о конечной цели всей этой акции ходят разные. Но большинство склоняется к тому, что основной ее целью является разведка местности, в которую мы заглянули, для того, чтобы показать ее президенту. Говорят, что-то довоенное, до той еще войны, до Отечественной. Если это так, то Алоизычу лучше заранее застрелиться.

В импровизированном кабинете полковника я оказался впервые. Да и какой это кабинет, просто отделенный ширмой угол казармы, а поди ж ты. Стол, на нем ноутбук, несколько стульев, сейф, а со стены внимательно и строго взирает на входящих портрет Темнейшего. Тот самый, где он в прикиде подводника.

И вот в это маленькое помещение набилось народу… Тут и наши: полковник, майор, старлей… Ну и полоняники: представительный мужик с бородой и баба с дитем. Хотя какая она баба, девчонка совсем молоденькая, лет семнадцати. Если это действительно XVII век, то все правильно – тут так принято, женщин рано замуж выдают. Двадцать лет – уже считается переростком, старой девой. Двоих мужичков попроще сразу же вывели вон, приказав накормить и лишнего в их присутствии не болтать. Потом ушел старлей Астафьев, и мы остались в полковничьем закутке впятером.

Мужик – скорее всего, купец, причем не из богатых, похоже, из суконной сотни. Члены суконной сотни не имели права свободного выезда за границу и приобретения вотчин. В общем, тогдашний «средний класс».

На крестьянина или посадского он, несмотря на поношенное шмотье с чужого плеча, не похож. Есть у меня также ощущение, что совесть его нечиста, и что в плен к татарам он влип по собственной жадности и глупости, и теперь будет врать и выкручиваться, пытаясь оправдаться незнамо перед кем, незнамо за что. А вот его спутница занята дитем, и, как это принято в те времена, в дела мужские не суется.

Кстати, внешне она так себе, ничего особенного. Волос под платочком русый, глаза серые, носик остренький. Зубки мелкие беленькие, и это безо всяких патентованных зубных паст и эликсиров. Бутерброд с колбасой жует, куда там твоему мышонку… Аккуратно точит, с достоинством. Мужик ее, так тот умял свой бутерброд в четыре укуса.

Тут сверток на ее руках заворочался, запищал и громко, во всю мощь своих маленьких легких потребовал и свою долю на этом празднике жизни. Пусть и не хлебом с колбасой, а пока лишь материнским молоком. Поскольку, я точно помню, что татары убивали младенцев у угоняемых полонянок, то, значит, малой родился уже здесь в Крыму совсем недавно. Маленькое существо пока не знает, что только что его жизнь еще раз круто изменилась. И не быть ему уже турецким янычаром или евнухом в гареме. Вернётся ли он с матерью в XVII век или останется у нас, но рабом турок или татар он не будет точно.

А полковник, похоже, расчувствовался. Негромко сказал, вроде в никуда:

– Эй, бойцы, кто меня слышит, позовите-ка старшего лейтенанта Астафьева сюда!

Старлей появился на пороге почти сразу и немедленно, словно джинн из лампы Аладдина. Наверняка он был где-то поблизости, делая вид, что занимается обычными делами. Да и слышимость тут в казарме, как в концертном зале. Ширмы дают лишь иллюзию уединения. Интрига дня – какой на той площадке нынче год, должна разрешиться с минуты на минуту, и наверняка вся рота, развесив уши, ждет этого момента.

– Виктор, – негромко сказал полковник, – устрой нашу гостью получше. Занавеску в углу организуй, чаю горячего, – полковник положил на стол пару хрустящих бумажек, – за молоком кого-нибудь в гарнизонный магазин зашли. Короче, поухаживай за дамой.