Гроза тиранов

…Очнулся от качки. Двое тюремщиков волокли меня по лестнице вверх. Очнулся, правда, это сильно сказано. Восприятие реальности возвращалось урывками, обрывками, кусочками пазла, собрать который не было ни сил, ни желания. Я умирал и воскресал, исчезал из этого мира и появлялся вновь. Наверное, меня тошнило. Иначе, откуда на животе следы желудочного сока?

Сдохнуть… Я хотел только одного.

Окончательно я очнулся лишь в клетке.

5

– Тише, русский! Тише!

Это серб. Зоран.

Острый взгляд из-под черных бровей. Он избит так, что может только хрипеть, но, видимо, все-таки сохранил какие-то силы.

Кроме нас, в клетке еще два длинных и худых крестьянина и один коротышка во вполне европейском сюртуке. Сюртуке?! Фантасмагория! Нескончаемый сон! Бред!!!

– Говори тише и стони тише, русский!

Мы все валяемся на полу просторной клетки, установленной на краю открытой площадки. Вид великолепный. Красота. Залив, горы, лазурное море, парусники, кусты, устилающие склоны близких гор – все нереально яркое после полумрака тюрьмы. Я морщусь и рычу от рези в глазах.

Толстяк Али в плотном кожаном фартуке проходит мимо, оглядывая нас. Он скептически хмыкает. Все подбираются, принимают по мере сил гордый, независимый вид. А мне все равно – сдохнуть бы!

Через минуту подходит один из его подручных, подзывает Зорана и вручает ему через прутья решетки плошку.

Я сам ползу к нему. Руки по-прежнему спеленаты, и серб, громыхая наручными кандалами, поит меня спасительным отваром. Боль притупляется, отходит… Хорошо.

Теперь можно обстоятельно осмотреться.

Мы на площади, открытой площадке амфитеатра. По краям возвышаются стены крепости. Медные бока пушек, десяток похоже одетых солдат в высоких шапках, зеленый флаг с полумесяцем и вязью цитат из Корана.

Все знакомо, знакомо! Я видел это место, уже видел. В той, далекой жизни.

Амфитеатр рассчитан мест на триста, но заполнен едва ли на четверть. Сидят толстые турки в богатых халатах, пяток чиновников в потертых европейских костюмах, «потурченные» сербы или «осербленные» турки в их фесках, офицеры, капитаны кораблей, всякая шваль. Среди них и тот усач, который командовал моим допросом.

Перед нами площадка, на которой проверяет свой инструмент палач. Он в красной повязке, прикрывающей половину лица, но не надо много усилий, чтобы опознать в этой туше давнего знакомца Али.

Толстяк что-то насвистывает. В хорошем настроении, видимо, тварь.

Турки галдят, обсуждают новости. Щелкают фисташки, попивают какое-то пойло. Пара прислужников из местных постоянно обновляют пиалы и чашки. Это – времяпрепровождение, отдых местного бомонда, элиты, мать их!

Рядом со мной молятся сербы. Тихо, слаженно. Турки не мешают.

Я узнал это место! Кровавая башня! Туристическая достопримечательность Херцег-Нови – вот она! Только неприлизанная, грязная, еще более пыльная, чем сотни лет спустя. Зато с начищенными пушками.

Отвар ли это действует или долгое пребывание в полумраке дает себя знать, но каждая деталь врезается в сознание. Яркая зелень, пыль на ногах, далекое синее-синее море, кладка стены, капля пота на плече остановившегося у клетки прислужника. Он переставляет пиалы на подносе и поднимает упавшую дынную корку.

На площадке появляются попик и мулла. Попик немолод, изрядно потрепан и испуган, мулла уверен, дороден и полон достоинства.

– Зачем мы здесь? – хриплю Зорану в ухо, но тот не отвечает.

Скоро все прояснится. Откуда-то из недр башни на белый свет выволакивают высокого немолодого мужчину. Следом – паренька. Оба одеты в лохмотья, лица – сплошной синяк. У старшего перебиты ноги, младший еще стоит сам. Они пробуют что-то кричать, но их ставят на колени и затыкают рты.

Попик над их головами что-то тихо гундосит. Рядом крутится мулла. Кто они? Я задаю этот вопрос сначала Зорану, потом соседу. Мне не отвечают – сербы молятся.

Старшего из оборванцев подымают на ноги. Пожилой старикан в зеленом, до пяток расшитом халате и белоснежном тюрбане зачитывает грамоту. Это приговор. Я улавливаю знакомые слова: заговор, сопротивление, разбой, убийство… попрание, что-то еще. И в конце – «смерть».

Немолодого приговоренного о чем-то спрашивает мулла. В ответ мужчина крутит головой.

Двое подручных Али, поддерживающих смертника в стоячем положении, подтягивают его к плахе. Толстяк в красной повязке подымает ятаган. Минуту назад он рубил им тыквы – проверял заточку.

Взмах – и кисть правой руки отделяется от тела. Приговоренный воет, рвется из рук, но помощники толстяка знают свое дело – смертника прижимают к земле, обрубок перехватывают жгутом.

Зачем? Его помилуют? Я ослышался? Сербы в клетке не прекращают молитву. Значит, это не конец.

И точно. Воющего от боли смертника тянут к стене крепости, выходящей на город. Палач отходит к странной конструкции, напоминающей «журавля», которым в деревнях достают воду из колодцев.

Пленника обвязывают веревкой, пропуская ее под мышками, и поднимают в воздух. Он теряет сознание. Тем лучше – от животного воя уже подташнивает.

Я пробую молиться со всеми. Помогает. Голова понемногу проясняется.