«Гроза» в зените

После выпускного, получив аттестат и направление, Скворешников собрался в столицу. Уезжал он туда в гордом одиночестве ― друзья по школе предпочли осесть поближе к дому. Мать не стала устраивать торжественных проводов, приготовила обычный ужин, собрала необходимые в дороге вещи, дала денег, всплакнула. Сидя за столом, вяло ковыряя вареную курицу и вспоминая перипетии своей жизни в Калуге, Мэл думал о том, что ему хотелось бы захватить на память о родном городе. Память… Слово зацепилось и вызвало неожиданно бурный всплеск эмоций, потянув за собой другие слова: книга, подарок, уезжай, столица, узнай, твое место, помни.

Мэл встрепенулся, встал из-за стола и под вопросительным взглядом матери отправился к себе в комнату. К счастью, он не имел склонности к разгильдяйству, а потому нашел искомое именно там, где видел в последний раз. Романы Жюля Верна о полете вокруг Луны и таинственном острове стояли во втором ряду на полке, зажатые географическим атласом и книгой Кусто «В мире безмолвия». А «левая» тетрадка в черной обложке обнаружилась в ящике письменного стола. Из Жюля Верна снова вывалилась спрятанная в нем фотография с улыбающимся подводником Гагаровым. Скворешников взял ее и переложил в тетрадку ― так ему почему-то показалось логичнее. Он подумал, что никогда теперь не станет таким же секретным рекордсменом, как Гагаров, но зато сможет стать таким же инженером, как Богданов. Может быть, даже удастся реализовать то, о чем они говорили когда-то. Построить лунную пушку или небесный «планёр». Правильный совет дал Богданов перед смертью. Там мое место. Ведь в столице всё по-другому: там есть самые передовые технологии и знающие люди. Если что они помогут обойти возникшие проблемы, подскажут, куда копать. И книги, и тетрадку, и фотографию Скворешников захватил с собой.

В столицу пришлось ехать через Москву ― прямую железную дорогу из Калуги так и не построили. В двенадцати километрах от города имелась узловая станция Калуга-два, но через нее поезда уходили на Киев и Одессу.

Выехал Мэл рано утром в общем вагоне. Поезд тащился до Москвы почти восемь часов, и когда Скворешников ступил на перрон Киевского вокзала, было совсем светло. Он хотел остановиться, вдохнуть полной грудью московский воздух, ведь впервые за свою жизнь оказался в крупнейшем городе Союза, но тут его подтолкнули в спину, стиснули с трех сторон, и толпа пассажиров понесла молодого человека к зданию вокзала. Там ему всё-таки удалось вырваться, и он огляделся, пытаясь сориентироваться в этой толкучке. Помещение было непривычно огромным, но впечатление портили длинные дощатые перегородки, которые разделяли его на множество секторов. На перегородках висели агитационные плакаты со знакомыми лозунгами: «Экономика должна быть экономной!», «Миру ― мир!», «Береги хлеб смолоду!» ― и указатели. Основной поток пассажиров двигался по направлению, обозначенному как «Выход в город и к автобусной станции», но Мэл знал, что ему нужно перейти на платформу пригородных поездов. Своим беспомощным видом провинциала он привлек внимание дежурного милиционера в отутюженной синей форме ― тот подошел, козырнул, представился и поинтересовался, что именно молодой человек ищет. Пришлось воспользоваться любезной подсказкой органов правопорядка, после чего Мэл ввинтился в новую разношерстую толпу, всё еще потрясенный таким количеством народа, ― показалось на мгновение, что здесь, на Киевском вокзале, собрался весь Советский Союз.

Наконец Скворешников нашел свою платформу и загрузился в новый поезд, который снаружи почти ничем не отличался от калужского, только внутри вместо плацкартных полукупе стояли скамейки, похожие на те, что можно увидеть в Парке культуры и отдыха. В поезд набились так, что сидячих мест не осталось, и многим пассажирам пришлось стоять, ― но Мэлу повезло, он успел пристроиться у широкого окна с грязноватыми стеклами и надеялся хотя бы так посмотреть на Москву.