Гроздь рябиновых ягод

В вагоне было немноголюдно, зима всё же. Настя устроилась на жесткой полке у окна. Однообразное мельканье телеграфных столбов и голых ветвей на фоне бескрайних снегов навевало невесёлые мысли о том, что нескоро она теперь увидит свою родню, о своих несбывшихся надеждах обрести кров. Под мерный перестук колёс не заметила, как уснула. Благо, из вещей с собой была только холщовая сумка с гостинцами, наскоро собранная Валентиной, её Настя даже во сне не выпускала из рук. Настя проспала почти всю дорогу, сказались волнения и бессонные ночи. Когда проснулась, за окном темнело, на тонувших в снегу полустанках зажигались огоньки.

В Кизнер поезд прибыл вечером. На промёрзшем перроне ветер кружил позёмку. После тёплого вагона Настя быстро замёрзла. Пройдя здание вокзальчика, вышла на ту самую площадь, с которой начались её мытарства в Кизнере. Чуть ли не бегом она поспешила к детскому дому. Вот ещё два квартала, потом поворот, и она увидит приветливые огоньки детского дома, нырнёт в его спасительное тепло, обнимет соскучившихся детишек, а потом будет в столовой пить горячий чай с баранками в компании Петровны.

Настя свернула за угол, но вместо огоньков увидела тёмные окна, слепо глядевшие на притихшую улицу.

– Что такое? Электричество, что ли выключили? – встревожилась Настя. – Нет, в соседних домах свет есть.

Подбежав к калитке, Настя толкнула её. Калитка оказалась заперта. И не как обычно, на задвижку изнутри, а снаружи, на большой амбарный замок. Перепуганная Настя забарабанила по ней кулаками, что есть мочи. В ответ только жалобный скрип ветвей старой яблони на пронизывающем ветру. Настя заметила полоску бумаги, косо наклеенную на калитку и столбик ворот. В неверном свете раскачивающегося на телеграфном столбе фонаря разглядела фиолетовую печать с буквами ГПУ. Настя без сил опустилась прямо в сугроб. Мысли беспорядочно метались в голове: «Что делать? Куда бежать? Что с детьми? Где их искать?»

Глава 21. Новый дом, новые подруги

Двумя днями раньше в Кизнерский детский дом приехали сразу несколько проверяющих. Одни рылись в бухгалтерских книгах, другие считали банки и пакеты в кладовой, третьи ходили по спальням и разговаривали с детьми, время от времени записывая что-то в свои блокноты. Даже малыши понимали, видели по бледным, испуганным лицам взрослых, что надвигается беда. Раньше, бывало, придёт очередной проверяющий, пошуршит в бухгалтерии бумажками, и всё. А этих на машине привезли. Во все углы заглядывают, детей по одному приглашают в столовую и странные вопросы задают.

Лизу Халевину спросили, часто ли её наказывают. Она честно ответила: «Да».

– А за что? – вкрадчиво спросила полная тётка с закрученными на макушке в узел волосами.

– За майки.

– За какие майки?

– Ну, нам мальчишечьи майки дают, а я не мальчишка, я девочка! Я их обрезаю, и делаю из них девчоночьи рубашечки. А меня за это в угол ставят! – обиженно жаловалась Лиза.

Она, действительно, у всех маек, которые ей выдавала кастелянша после бани, обрезала верхнюю часть, выкраивала из неё бретельки и, как умела, пришивала их к нижней части. Кастелянша ругалась за испорченное бельё, выговаривала и воспитательнице, и Насте. Лизу наказывали, объясняли, что бельё казённое, всё без толку! Лиза, спрятавшись под кроватью, упорно перешивала майки.

Строгая тётка что-то записала в свой блокнот, и отпустила девочку.

– Ты зачем ябедничаешь? – зашипела на сестрёнку Нина. – Из-за тебя воспитателей накажут! Будет тебе потом «на орехи»!

– А пусть меня не ставят в угол! – упрямо набычилась та.

– А ты перестань резать майки!

– А вот и буду! Не хочу носить мальчишечье бельё.

Проверка закончилась поздним вечером. К детскому дому подогнали три грузовика и автобус. Из автобуса вышли несколько человек в милицейской форме. Вывели белого, под стать снегу, Сергея Степановича, бухгалтера – старичка в съехавших набок очках, растерянных Петровну и кастеляншу и усадили их в автобус. Притихшие, испуганные дети смотрели из окон спален, как увозят тех, кто заменял им семью. Затем воспитатели собрали все матрасы, одеяла, расстелили это всё в кузовах грузовиков. Детям велели одеваться потеплее и выходить на улицу, объяснив, что этот детский дом закрывается, а жить они будут в другом.

– Давайте возьмёмся за руки, и ни за что друг друга не отпустим, – велела младшим Нина, – а то увезут нас в разные детские дома, как нас мама будет искать?

– А она нас найдёт? – испуганно зашептал Веночка, и голосок его дрожал от волнения.

– Обязательно найдет, даже не сомневайся! Главное, сейчас, когда по машинам будут рассаживать, не потеряйся.

Детей выстроили во дворе и, проверяя по списку, по одному подсаживали в машины, велев укладываться на матрасы и укрываться одеялами. Дошли до сестёр Халевиных, тут выяснилось, что Вениамина нет в списках воспитанников детского дома. Его попытались оторвать от сестёр, но дети подняли такой дружный рёв, намертво вцепившись друг в друга побелевшими от напряжения пальцами, что один из милиционеров махнул рукой: