Гроздья гнева

Грузовик подъехал к тянувшимся одна за другой заправочным станциям; по правую сторону дороги был склад автомобильного лома — участок в акр величиной, обнесенный высокой проволочной изгородью. Ближе к дороге стоял сарай из рифленого железа с грудой подержанных шин у входа, на которых были проставлены цены. Позади сарая виднелась лачуга, сколоченная из старья — из старых досок и жести. Вместо окон — автомобильные ветровые стекла. В траве — лом: машины с покореженными, продавленными радиаторами, израненные машины, валяющиеся на боку без колес. Посреди двора и у стены сарая — покрытые ржавчиной двигатели. Груда хлама — крылья, борта с грузовиков, колеса, оси; и надо всем этим витал дух тления, плесени, ржавчины; покореженное железо, выпотрошенные моторы, кучи обломков.

Эл подъехал по блестящей от масла дороге к сараю. Том вылез и заглянул в темный квадрат двери.

— Никого не видно, — сказал он. — Есть тут кто-нибудь?

— Неужели у них не найдется «доджа» двадцать пятого года?

В глубине сарая хлопнула дверь. Из темноты вышел человек, похожий на призрак. Тощий, грязный, с испачканным маслом, туго обтянутым кожей, исхудалым лицом. Одного глаза у него не было, и когда он поводил другим, здоровым, мускулы пустой глазницы подергивались; брюки и рубашка на нем лоснились от масла, руки были все в ссадинах и рубцах, кожа на них потрескалась; толстая нижняя губа брюзгливо выступала вперед.

Том спросил:

— Ты здесь хозяин?

Глаз сверкнул в его сторону.

— Я работаю на хозяина, — последовал брюзгливый ответ. — А что надо?

— Старый «додж» двадцать пятого года не найдется? Нам нужен шатун.

— Не знаю. Хозяин сказал бы, да его нет. Домой уехал.

— А самим нельзя посмотреть?

Одноглазый высморкался в ладонь и вытер ее о брюки.

— Вы здешние?

— Нет, с Востока, едем на Запад.

— Ищите сами. Можете хоть весь двор спалить, мне все равно.

— А ты, верно, своего хозяина не очень обожаешь?

Человек подошел ближе, волоча ноги, и сверкнул на Тома глазом.

— Видеть его не могу, — тихо проговорил он. — Не могу видеть этого сукина сына. Уехал. Домой к себе покатил. — Он уже не мог остановиться. — Сукин сын! Такую привычку себе завел… цепляется, дразнит. У него дочь — девушка лет девятнадцати, красивая. Так он спрашивает: «Хотел бы ты на ней жениться?» Это он меня спрашивает! А сегодня говорит: «Вечером будут танцы. Может, пойдешь?» Это он мне говорит — мне! — Слезы выступили у него на глазах, покатились из красной глазницы по щеке. — Я не я буду, а приберегу для него гаечный ключ! Он, когда заводит такие разговоры, смотрит на мой больной глаз. Я… я этим ключом ему голову сверну, завинчу покрепче и начну полегоньку поворачивать. — Он задыхался от ярости. — Полегоньку буду поворачивать — вот так, вот так…

Солнце спряталось за горами. Эл посмотрел во двор на поломанные машины.

— Том, гляди: по-моему, это двадцать пять или двадцать шесть.

Том повернулся к одноглазому:

— Можно взглянуть?

— Да смотрите. Берите все что нужно.

Пробираясь между мертвыми автомобилями, они направились к дряхлой закрытой машине, стоявшей на спущенных камерах.

— Так и есть, двадцать пятого года! — крикнул Эл. — Картер можно отвернуть?

Том опустился на колени и заглянул под машину.

— Уже отвернут. И одного шатуна не видно. — Он заполз дальше. — Эл, возьми ручку, поверни разок. — Он покачал шатун на валу. — Все залеплено маслом. — Эл медленно поворачивал заводную ручку. — Легче! — крикнул Том. Он поднял с земли щепку и соскреб с подшипника застывшее масло.

— Не разболтан?

— Самую малость, это ничего.

— Очень изношен?

— Прокладки есть, целы еще. Хорош будет. Крутни еще разок, только полегче. Легче, легче. Ну вот, теперь сбегай за инструментами.

Одноглазый сказал:

— Инструменты я вам дам. — Он заковылял между дряхлыми машинами к сараю и вскоре вернулся с жестяным ящиком. Том нашел среди инструментов торцовый ключ и протянул его Элу.

— Отверни. Только осторожнее с прокладками и с пальцем, да не сверни болты. Не копайся, скоро совсем стемнеет.

Эл залез под машину.

— А не мешало бы обзавестись торцовым ключом, — крикнул он. — С одним французским плохо.

— Скажи, если один не справишься.

Одноглазый с беспомощным видом стоял рядом с машиной.

— Я помогу, если нужно, — сказал он. — А знаете, что этот сукин сын еще придумал? Приходит как-то в белых брюках и говорит: «Пойдем покатаю тебя на своей яхте». Я не я буду, если не сверну ему шею. — Он дышал тяжело. Я как окривел, так с тех пор с женщиной не был. А он мне такие вещи говорит! — И крупные слезы, промывая бороздки в грязи, покатились по его лицу.

Том нетерпеливо сказал:

— Что же ты здесь торчишь? Ведь тебя не под стражей держат?

— Тебе легко говорить. Найти работу, да кривому — это не так просто.

Том круто повернулся к нему.

— Слушай, друг. Ты на себя погляди хоть одним глазом. Грязный весь, разит от тебя. Ты сам во всем виноват. Тебе нравится причитать над собой. Где уж тут думать о женщинах с таким глазом. Надень повязку да умойся. И никого ты не убьешь, что зря-то болтать.