Грозная дружина

Точно стая исполинских чаек окружила вмиг целая фаланга лодок неуклюжее, медленно подвигающееся судно.

- Эй, вы, ночные ратники, сдавайся, што ли, не то в воду, рыбам да к ракам на дно пойдете!.. Палить из ручниц, робя! А тамо приставляй лестницы, да с Богом в рукопашный бой! - отчетливо гремело над затихшей рекою.

Быстро вскинулись к плечу пищали, щелкнули курки.

- Стой! Кто в Бога верует, стой, православные! - понеслись испуганные крики с палубы барки.

- Никак сама Ермакова дружина? - прозвучал вместе оттуда же чей-то взволнованный вопрос.

- Верно, приятель. Атамановы люди к тебе в гости идем. Плохо нас угощаешь, Потчуешь только, хозяинька не тароватый, - отвечал есаул Кольцо.

- Голубчики! Не признали! Палить было в вас зачали, - кричал, надрываясь, с палубы судна тот же голос. - А не к кому другому, как к его милости, Ермаку Тимофеичу который день по Каме плывем.

- Ой ли? Больно хитро надумано! Штой-то несуразно будто: до нас плывете, а в нас же из пушчонки своей палить зачали... Небось, не проведешь... Старый волк шкуру овечью надел - овцой прикинулся... Пали в мою голову, робя! - неожиданно заключил свою речь Ермак.

- Пожди, ради Христа, малость, атаман, выслушай... Мы из пушки палили потому, что за других приняли... Мы не вояки-стрельцы, мы люди тихие, купецкие, именитых Строгановых гонцы... К твоей милости, атаман, с грамоткой плыли, - звучало с палубы барки.

- От Строгановых? Из Сольвычегодска, што ли? От пермских гостей? изумленно спрашивал Ермак.

- Во-во... От их самых... Полну барку гостинцев тебе везем... Да и грамоту в придачу, Василь Тимофеич, батюшка.

- Мне грамоту?.. Да ты знаешь ли кто я, купецкий посол? - все более и более изумлялся Ермак.

- Как не знать!.. Гроза ты Поволжья, славный атаман казацкий... Гремит про тебя слава по всей Руси...

- Вольный казак я, разбойничек удалый, человече. Голова моя оценена на вес золота... Плаха испокон времен дожидает меня... Бабы на Москве робят мной пугают... Ведомо ль тебе то, гонец? - ронял Ермак.

- Ведомо, все ведомо, атаман-батюшка... К твоей милости хозяева Семен Аникич Строганов с племянниками Максимом Яковлевичем, да Никитой Григорьевичем грамоту шлют... Челом тебе бьют на просьбишке, удалой атаман!

- Ничего не разумею! Час от часа не легче... Не на том ли челом бьют, што я без счета караванов загубил купецких с моими робятами? Може откупиться от прочих разбоев ладят, штоб не трогали впредь мои молодцы Строгановских судов? - шутил атаман.

- Прочти грамоту - все узнаешь, батюшка... Не побрезгай на палубу подняться... Там говорить сподручнее, - предложил гонец.

- И то... Выкидывай лестницу! - смело крикнул Ермак.

- Ой, берегись, атаман!.. Не случилось бы лиха! - неожиданно подплыв на своем струге к Ермаковой лодке шепотом молвил Никита Пан. - Не обманную ли речь держит посланец?.. Може заманить ладит, а тамо...

- Эх, Микитушка, волков бояться - в лес не ходить, - рассмеялся Ермак. - Любопытно больно на какой такой просьбишке солевары-купцы челом бьют нам.

- Возьми меня с собой, атаман, - не унимался Никита.

- Ладно, ты и здеся пригодишься... Коли што случится со мной, Иван Иваныч, ты с Волком да Мещерей судно вдребезги и помилования никому, приказал Ермак, сверкнув глазами во тьме.

Затем в одну минуту, по спущенной с черного судна веревочной лестнице, Ермак ловко взобрался на палубу.

С низкими поклонами встретили его находившиеся там люди. Их было до пятидесяти человек. Впереди всех стоял почтенного вида старик с седой бородою. Он держал в руке грамоту.

Мигом высекли огня, и палуба осветилась. При мерцании лучины прочел поданную грамоту Ермак.

"Могучему атаману Василию [настоящее имя Ермака - Василий; Ермаком его прозвали в первые годы его молодости, во время того, когда он был кашеваром в артели; Ермак - значит артельный таган, на котором варится каша] Тимофеевичу челом бьем. Прослышаны мы про дела твои велии, от коих слава гремит про тебя от моря до моря по всей Руси. Прослышали еще и о том, что больно прогневал ты царя-батюшку сими делами молодецкими, не во гнев тебе буди сказано, разбойными. И што присудил тебя великий государь, Иван Васильевич, всея Руси, смертью лютой казнити. И наряжена погоня за тобой. По всему по волжскому берегу стали царские рати, и на реке самой суда наряжены за тобой. И негде укрыться тебе с дружиной твоей. А посему, не погневись, удалый казаче, коли мы, гости-купцы Сольвычегодские, тебя милостию просим с дружиной твоей на наши места. Положим тебе и людям твоим жалование, да землицы, да харчи и домы, и живите на здравие, а за это службой нашей не побрезгайте. От остяков, да вогуличей, да от татарвы из земли соседской Югорской житья нам нет. Городишкам нашим и посадам грозят югры да самоедь, поселы жгут, людишек полонят да разоряют. Так коли охота будет у тебя с дружиной твоей, не побрезгай от тех югорских племен наши земли, самим государем пожалованные, уберечь и набеги ихние отражать. А коли не противна тебе сия грамота призывная, поспешай к нам, батюшка-атаман, с дружиною своей.