Грозная дружина

После теплого, почти что жаркого дня, притомились казаки и рады-радешеньки были, когда послышалась желанная команда:

- На стоянку!.. При-ча-ливай!..

Живо вытащили на берег челны, разложили костры, стали варить ужин, разместившись вокруг огней.

- Вот когда бы мясца похватал, ребятки, - барашка жареного аль козули... Небось, дичиной всякой тайга кишмя кишит, - послышался чей-то смакующий голос.

- Попросись на охоту у атамана, авось отпустит, - произнес другой.

- И то, пожалуй, отпустит, братцы, - вскричало несколько голосов разом. - Не больно-то охоч и сам кашу жевать, да сухари грызть аржаные. Небось, настреляем дичи, поделим на всю артель... Идем што ль проситься?.. Ты бы, князенька, с нами пошел, больно к тебе атаман жалостлив. Чего хошь проси, отказу тебе не будет, - обратился молодой казак к Алеше.

Юноша в секунду был на ногах. Предложение казака как нельзя более пришлось ему по душе. Уж очень заманчивой показалась охота в тайге.

- Идем к атаману! - весело вскричал он и первый кинулся выкладывать казацкую просьбу Ермаку.

Тот ласково выслушал юношу.

- Ладно, ступайте. К вечеру, штобы только быть в стану. Да вожа прихватите, Ахметку, што ли. Не ровен час, еще заплутаетесь в лесу.

- Ладно, возьмем Ахметку, - весело согласился Алеша.

Через четверть часа, захватив с собой ручницы, во главе с татарином-проводником, они входили в лес. Тишь, таинственная прелесть и полумрак от тени исполинских елей и сосен, толстостволых берез и пихт разом очаровали охотников.

- Тута озерца малые есть. У озерец козули на водопое бывают. Разделиться нам надоть, штоб со всех сторон окружить зверя, - распоряжался Ахметка, малорослый татарин с быстрым, бегающим взглядом косо расставленных глаз.

- Не больно-то много нас. Всем-то вместях сподручнее, - заикнулся было кто-то из казаков, - а то не нагрянула бы нечисть. Того и гляди явится!

- Да, немного нас. Што десятерым-то поделать, коли их с сотню? согласился и другой охотник.

- Коли трусите, я один пойду, - неожиданно вспыхнув проговорил Алеша, - здеся не больно-то много козуль. Почти што на опушке тайги мы.

- Нет, ты это неладное, князенька, затеял, - произнес казак постарше.

Но Алеша уже не слушал его и, вскинув ружье, чуть не бегом ринулся в чащу.

Ему недолго пришлось шагать по скользкому мху и начинающей чуть желтеть сочной траве. Вскоре тайга стала непроходимой. Могучие лиственницы и колючая хвоя так близко и тесно сплетались здесь ветвями, что только четвероногий обитатель этого густо разросшегося леса мог проникнуть под ветви дерев. Алеша отстранил несколько сучков и веток со своего пути, больно хлестнувших его по лицу, и, видя, что проход далее в вглубь немыслим, с досадой кинулся на траву под самодельный шатер пихты и стал озираться кругом. Зелень и тишь, тишь и зелень окружали его. Где-то близко, сквозь кружево листвы и иглистые ветви хвои, сверкало, серебрясь, небольшое лесное озерцо...

- Сюды должна беспременно придти лосина, али и сам бурый хозяин леса, медведь, - мысленно произнес юноша, весь загораясь от мысли потягать свои силы с далеко небезопасным четвероногим врагом, и приготовился ждать.

Минуты потянулись убийственно долго. Алеша то вынимал свою ручницу из кожаной берендейки [чехол], чтобы как-нибудь скоротать время, то снова вкладывал ее назад. Его мысли то вертелись на четвероногих обитателях тайги, то возвращались к недавнему былому, к милым голубым глазкам Танюши Строгановой, или с бешеною быстротою неслись вперед. Горячее воображение рисовало ему яркие картины. Он видел уже завоеванной Сибирь... Видел свергнутого в цепях Кучума... Видел рабынями гордых жен [у киргиз-кайсаков, как и у прочих магометан, многоженство] его и дочерей, а победную, вольную дружину на высоте ее славы...

Он зашел в своих мечтах так далеко, что едва услышал легкий шорох неподалеку от себя.

- Должно лось, али козуля, а то и Мишенька пробирается, - вихрем пронеслось в голове юноши, и он проворно схватил в руки ружье.

Шорох раздался явственнее, ближе... Чьи-то шаги, мягко и быстро, ступали по мху.

Алексей насторожился, зашел за ствол дерева и притих, затая дыханье.

Зашелестели пихты, зашуршала трава...

Юноша чуть не вскрикнул от изумления. Перед ним стоял высокий, широкоплечий и сильный татарин-киргиз, в узких штанах из меха, в меховой же, из шкуры оленя куртке, сшитой из прямых бурых и черных полосок вперемежку с белым горностаем. Деревянные пуговицы обложены были золотом на куртке. Золотые же пластинки, обильно расшитые по краям одежды, поблескивали при свете заходящего солнца. Шапка - остроконечный войлочный колпак с золотым украшением, из-под которого быстро смотрели с беспокойным блеском живые черные глаза. Очень узкие войлочные сапоги и доха из верблюжьей шерсти заканчивали странный наряд киргиза. Он держал лук наготове. Колчан со стрелами и нож болтались у пояса. На изжелта-бледном скуластом лице и в чуть раскосых глазах виднелось напряженное внимание, почти тревога. На вид ему было лет двадцать с небольшим, но мощью и силой веяло от его богатырской фигуры.