Грозная Киевская Русь

В «Правде» Ярославичей, откуда и идет этот текст, вообще говорится о смерде, живущем в княжеской вотчине и зависимом от князя как землевладельца. Здесь изображается княжеское имение, которое для данного времени без крестьянина уже немыслимо. Рядом со смердом работают тут и другие категории зависимого от феодала населения, между ними рабы занимают и в XI в. количественно видное место… Стало быть, предполагать в этом контексте «Правды» еще не феодализированного смерда едва ли возможно. Наконец, наши источники решительно противоречат представлению о смерде как о зажиточном человеке, имеющем в своем распоряжении рабскую силу. «Худой смерд» — это самое обычное представление о смерде во всей нашей древней литературе. Смерд — свободный общинник, имеющий возможность эксплуатировать чужой труд, хотя принципиально и допустим, но фактически — явление очень редкое. Во всяком случае, не о нем говорит «Правда» Ярославичей. Знаток «Правды Русской» и палеографических особенностей различных ее редакций В. П. Любимов в одной из своих работ приходит к такому же заключению («Историк-марксист», 1938, кн. 5, стр. 158–159). Особенно интересны его убедительные палеографические наблюдения, говорящие о том, что весь комплекс статей Правды Ярославичей, трактующий о людском составе вотчин от тиунов до смердов и холопов, был объединен (графически) и в древнейшем, не дошедшем до нас тексте, с которого снимал копию переписчик XV века.

Села, принадлежащие феодалам, в X в., по сообщению Татищева, имевшего на то серьезные основания, были населены рабами и смердами. Татищев сообщает, что по договору Владимира I с болгарами этим последним запрещалось торговать непосредственно со смердами и огневщиной (челядь). Очевидно, феодалы сохраняют это право исключительно за собой. В «Вопрошании Кириковом», памятнике XII в., мы имеем подтверждение слов Татищева. Там прямо сказано, что смерды населяют села. Замечательно, что Кирик о рабах не упомянул. Очевидно, главной массой населения сел были все-таки смерды. «А смерд деля помолвих, иже по селом живуть».

Князья требуют от Ростиславичей выдачи смердов и холопов: «А холопы наши и смерды выдайта»[268]. Ростовцы высокомерно говорили о владимирцах: «Несть бо свое княжение град Владимир, но пригород есть наш, а наши смерды в нем живут и холопы…»[269]

Буквально то же мы видим и позднее в Новгороде, где по договору Новгорода с Казимиром IV запрещается принимать жалобы на хозяев со стороны смердов и холопов; в договоры, заключаемые с соседними государствами, включается условие о выдаче сбежавших смердов и холопов[270]. Едва ли более высокое положение смердов можно усмотреть и в известном сообщении Новгородской I летописи под 1016 г., когда кн. Ярослав, отпуская новгородцев, помогавших ему овладеть Киевским столом, «нача вое делити: старостам по 10 гривен, а смердам по гривне, а новгородьчем (т. е. горожанам) по 10 всем»[271].

В различных редакциях Печерского патерика терминами «рабы» и «смерды» переписчики пользуются альтернативно. Так, в «Слове о преподобных отцех Федоре и Василии» рассказывается о том, как Василий заставил бесов работать на братию. Униженные таким образом бесы, «аки раби куплени, работають и древа носят на гору». В этом месте другой вариант патерика заменяет слово «рабы» словом «смерды»[272].

В докончаньи Новгорода с королем Казимиром, правда уже 1440 г., говорится: «А межи собою нам, будучи в любви, за холопа, за робу, за должника, за разбойника и за смерда не стояти ни мне ни вам, а выдати его по исправе»[273]. Эти смерды должны выдаваться не в качестве преступников, о которых говорится особо, а именно в качестве смердов, которые и здесь ставятся рядом с холопами. Ганзейские купцы новгородских смердов считают принадлежащими их господам, которые и являются ответственными за их преступления. «Смерды ваши, — говорят они новгородским боярам, — и вы повинны по праву за них отвечать»[274]. Связь смерда с княжеским хозяйством обнаруживается и в том факте, что княжеские кони, по-видимому, пасутся на одном лугу со смердьими и отличаются от смердьих особым тавром — «пятно». Смердов как феодально-зависимых от князя запрещается мучить «без княжа слова», подобно тому, как и иных людей, принадлежащих к княжескому двору: огнищан, тиунов, мечников. («Правда Русская», Академ, сп., ст. 33). Смерды-волхвы в 1071 г. ссылались на это свое право: «Нама стати перед Святославом, а ты — обращались они к Яну Вышатичу, — не можеши створити ничто же». Тут не может быть и речи о подданстве, так как белозерцы были тоже под данью кн. Святослава, а между тем невозможно предположить, что без княжа слова княжеский воевода не мог судить вообще белозерцев. По-видимому, княжие смерды, о которых здесь идет речь, принадлежали к феодальной вотчинной юрисдикции князя.