Грозная опричнина

В самом деле, когда исследователи говорят об Избранной Раде как учреждении, отличном от Ближней Думы (а таковой Рада и являлась), то обычно приводят считаные имена лиц, причастных к ней: Сильвестр, А. Ф. Адашев, Д. И. Курлятев, а также Макарий и А. М. Курбский, но оба — под сомнением^{81}. Может показаться, что причиной затруднений ученых в данном вопросе послужило то, что Рада «не оставила никаких следов в официальных памятниках, и сведения о ней мы черпаем почти исключительно из публицистики XVI века»^{82}. Пусть будет так. И все же главная причина, на наш взгляд, состоит не в этом, во всяком случае, — не только в этом. Весьма красноречив тот факт, что и Грозный и Курбский завели речь на тему о советниках, стеснявших самодержавную власть, уже после того, как с ними было покончено. Ранее об их действительной роли, судя по всему, мало кто знал, особенно за пределами дворца. Завуалированности их действий способствовало то обстоятельство, что они проводили свою политику не столько через официальные институты и учреждения, сколько посредством прямых контактов с государем^{83}. Отсюда следуют, по меньшей мере, два вывода: 1) Избранная Рада, имея неформальный характер, представляла собой поставленное над существующими государственными органами негласное политическое объединение^{84}, официальные сведения о котором не доводились до русского общества^{85}; 2) В нераспространении этих сведений, хотя и по разным основаниям, были равно заинтересованы как царь Иван, так и Курбский вместе с другими своими сотоварищами: царь потому, что огласка политики Рады, обсевшей государя плотным кольцом, бросала тень на самодержца как суверена и вообще на русское «самодержавство», только что торжественно провозглашенное актом венчания Ивана IV на царство и объявленное божественным по происхождению; князь же Андрей со своими единомышленниками потому, что эта огласка обнажала предосудительные планы их организации. И только после разгрома Избранной Рады, когда ни одной, ни другой стороне скрывать было нечего, она стала предметом обсуждения в переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским и в «Истории» последнего. О чем извещали современников и потомков царь Иван и бывший его боярин Андрей Курбский? Что они сообщали об Избранной Раде?

* * *

Высказывания Грозного, которые можно связать с Избранной Радой, сосредоточены главным образом в первом царском послании Курбскому (Москва, 5 июля 1564 г.). Долго, стало быть, молчал Иван Васильевич и наконец заговорил, побуждаемый к тому «бесосоставной грамотой» князя-изменника. Надо заметить, однако, что в лексике государя термин «Избранная Рада» отсутствует. Зато он нередко пользуется словами: сигклит (синклит)^{86}, синклитство^{87}, советники^{88}, согласники^{89}, единомысленники^{90}.

Слово «сигклит» («синклит») означало в устах Ивана, по всей видимости, Боярскую Думу^{91}. «Аще благ еси и прав, — писал он Курбскому, — почто имея в сигклите пламени паляще, не погасил еси, но паче разжегл еси?»^{92}. Я. С. Лурье и О. В. Творогов предлагают следующий перевод этого текста. «Если же ты добр и праведен, то почему, видя, как в царском совете разгорелся огонь, не погасил его, но еще сильнее разжег?»^{93}. «Царский совет» есть, по-видимому, Боярская Дума. К этому добавим: Грозный винил Сильвестра и Адашева за то, что они «единомысленника своего, князя Дмитрия Курлятева к нам в синклит припустили»^{94}. Царь в данном случае имел в виду, скорее всего, Боярскую Думу^{95}. Важно отметить, что Сильвестр и Адашев «припустили» Курлятева в Думу после московского восстания 1547 года^{96} (где-то в самом конце 40-х годов^{97}), когда они вошли во власть. Грозный вспоминал также случай с князем Семеном Ростовским, который, как выразился самодержец, «по нашей милости, а не по своему достоинству, сподобен быти от нас синклитства»^{98}, т. е. введен в Боярскую Думу^{99}.