Грозная туча

— Не отпустили, тетуся, а послали по делу Шварценберг требует поставить тридцать пять лучших коней под пушки. Дядюшка оповестил помещиков, чтобы доставляли самых лучших — рослых, сильных лошадей; и сам обязался отдать пару своих коней из-под кареты.

— Как? Из-под нашей собственной кареты? — всплеснула руками расстроенная Пулавская.

— Моего любимца Зуха возьмут, — заплакал Янек, который страшно любил молодую буланую лошадь с черными гривой и хвостом.

— Что делать! — успокаивал Карл Пулавский. — Дядя должен подать пример — что он не жалеет ничего для армии.

Но правда ли, что это для армии? — не верила Пулавская.

— Кто знает! — сказал шепотом молодой человек. — Всюду поговаривают, что Шварценберг более заботится о собственном кармане, чем о нуждах армии. Но мы обязаны подчиняться ему как маршалу Наполеона. Завтра явятся с открытым листом австрийские уланы.

— Еще чего не доставало! — воскликнула панна Чернявская. — Надо сказать прислуге смотреть в оба. Пожалуй, еще что-нибудь стащат!..

— Надо их накормить и угостить водкой, — сказала строго Пулавская.

Конец вечера прошел в разговорах о Наполеоне и его войске. Но не было в речах того воодушевления, какое испытывали в начале кампании. Янек плакал о своем любимом Зухе, прижавшись к плечу старой панны Чернявской, жившей лет двадцать в доме и считавшейся уже не прислугой, а членом семьи.

Глава VI

осква существует около семи с половиной столетий. Это один из самых больших городов. Построен он подобно Риму — на семи холмах. Самый высокий из этих холмов, Боровицкий, находится в центре Москвы, в ее Кремле; на нем высится колокольня Ивана Великого. Кремль, или городская крепость, окружен высокой каменной стеной с башнями и бойницами. В нем нет частных домов, а всё общественные здания, соборы, церкви и дворцы. К кремлевской стене с одной стороны прилегает Китай-город, или Красный, так названный вследствие того, что был некогда обнесен неоштукатуренной кирпичной стеной. Понятно, что при таком разделении города стенами необходимы ворота, и их очень много в Москве. Названы они по иконам, близ них находящимся, как, например: Иверские, Никольские, Варваринские.

В 1812 году в Москве уже было очень много больших красивых каменных зданий, но рядом с ними ютились покосившиеся деревянные домишки, крохотные, невзрачные лавчонки и придавали городу такой неряшливый вид, что один французский остряк, посетивший Москву за 25 лет до вторжения в Россию французов, так характеризовал ее: «Москва не похожа на город. Она имеет вид, будто пятьсот богачей аристократов сговорились поселиться друг подле друга и перенести в одно место свои великолепные дворцы и каменные дома своих приближенных, но вместе с тем перенесли и все деревянные постройки и пристройки, где живут их прислуга, ремесленники и рабочие». Тем не менее Москва невероятно живописна и оригинальна с сотнями своих церквей, возвышенностями, извилистыми берегами плоскодонной Москвы-реки и садами при частных домах.

Между воротами Варваринскими и Ивановским монастырем высилось в описываемое нами время каменное здание Соленого двора. Двухэтажный каменный дом его выходил фасадом на Солянку. От него тянулась каменная стена аршина четыре в высоту и огибала квадратное пространство с версту по периметру стена эта была не что иное, как сплошные амбары. Снаружи двора был только один вход под каменной аркой с железными воротами. В то время никто не смел торговать солью, и все должны были покупать ее от казенных приставов.

Одним из таких приставов был Григорий Григорьевич Роев.

Несмотря на то, что дом был велик, помещение в нем было очень тесно, так как большую часть здания занимали громадные сени; окна последних выходили на улицу, тогда как окна комнат смотрели во двор.

В одной из этих небольших комнат сидели две женщины: одна, пожилая, Анна Николаевна Роева, другая, молодая, стройная красавица, невестка ее Прасковья Никитична.

— Что-то долго их нет! — говорила озабоченно старушка. — Уж не случилось ли чего?

— Чему же случиться, матушка? Все кажется тихо да мирно.

— Не заехали ли к кому в гости?

— Николай Григорьевич обещался прямо из дворянского собрания домой.

— Мало ли что он обещался! Отец, может быть, увез его куда. Не станет же он противоречить Григорию Григорьевичу!

— Пойти посмотреть в сени, не увижу ли из окна дрожек их…

— Чего смотреть! Расскажи мне лучше, что у вас в Дмитриеве делается.

— Да все по-прежнему. Только и пересудов у наших, что о французе. Комету смотреть ходят.

— Разве у вас видна она?

— Еще как видна!.. И мы вечером, гуляя с Николаем Григорьевичем, не раз ею любовались.

— Есть чем любоваться — только бедствие предвещает. Ах, Господи!..

Молодая женщина при этом улыбнулась, опустив пониже голову. Здесь послышался перестук колес въезжавшего во двор экипажа. Молодая Роева бросилась к окну, но тотчас же отошла от него, бросила:

— Это Замшина.

— А-а!.. — протянула старушка. — Давай-ка, Пашенька, мне поскорее мою желтую шаль и чепец с лентами.