Грозненские миражи

«Господи! — подумал Павел. — Вот уж не думал, что через столько лет доведётся увидеть это снова. Как в детстве — только придумать и рассказать Вальке. Если он поверил, тогда всё — Витьку уломает обязательно. Хотя иногда казалось, что и спорит-то Муха из упрямства. А сам только и ждал, когда его переубедят. Интересно как сейчас — всё-таки им не по двенадцать лет».

— Я не ставлю, но…. Таких, как Русик, у них один на тысячу, что ж теперь?

— Дерьма, Витя, всегда больше. У всех. Что же теперь? Или их как… «щепки»?

— Красиво говоришь! Как в телевизоре. Только не фига из меня делать кровавого монстра, я говорю только одно — вместе мы жить не сможем! Их надо отделять!

— Ты сможешь это сделать? — усмехнулся Валька.

Виктор промолчал. Смотреть на него было страшно: лицо побагровело, правое веко мелко подёргивалось.

— Не сможешь? И никто не сможет, Витя. Это утопия.

— А это… — взвился Витька, — не утопия?! Кванты, ветвящиеся миры, двери! Не утопия? Свихнулись вы вместе с этим… с Эверетом. И не уговаривай меня!

— Да кому ты нужен? Думаешь, не знаю, что тебе надо? Орёшь аж лысина вспотела, а сам только и ждешь, чтоб тебя переубедили.

— Врёшь! Не надо мне этого!

— Не надо?

— Не надо!

— Не надо?!

— Нет!!

— Ну и хорошо, — улыбнулся Валька и потянулся за бутылкой. — Пацаны, смотрите, у нас тут осталось ещё. Давайте выпьем… за «незамеченные двери». Будешь, Муха? Или опять на принцип пойдешь всё обсеришь? Как тогда?

— Когда это? — подозрительно спросил Витька, не донеся рюмку до рта.

— Да ладно, чего уж теперь…

— Нет уж — договаривай!

— Когда дымовушки в музыкалку бросали. Готовились целый день, планировали, как сделать, чтоб сразу все коридоры занесло. Канались, кому где стоять. А ты вдруг решил, что тебя обдурили и заявил, что если не получишь «направления главного удара», то вообще не участвуешь. И это в последний момент! Знал же гад, что операцию отменить не сможем, вот и бил наверняка!

— Что! — задохнулся от обиды Витька. — Обалдел? Это же не я, это Русик! Это Русик сказал, что не будет участвовать!

— Разве? Это у тебя склероз.

— У самого склероз! Русик увидел, как ты смухлевал, подсовывая мне короткую спичку, и потребовал канаться снова. А ты, гад, начал выступать, что мне доверять более ответственный участок нельзя. Пусть, мол, стоит на атасе, а то всё испортит. Тогда Русик сказал, что так он участвовать не будет. Пашка, ты что молчишь — тоже не помнишь?

— Да вроде было что-то, — еле сдерживая смех, сказал Павел.

— Что-то? Да вы совсем уже… Кулёк, ты же тогда чуть с Русиком не подрался. Как же — мухлёж твой заметили! Вас Тапик еле разнял.

— Да?.. А потом?

— А потом мы всё-таки переканались, короткую спичку вытащил ты, — Витька довольно рассмеялся. — О, как же ты демонстрировал, что тебя незаслуженно обидели! А потом мы дождались, пока коридор опустеет. Тапик открыл дверь, и я запульнул туда дымовушку. Вторую Русик бросил, потом Тапик. А ты на улице стоял, на атасе. А потом… ох…

Витька издал булькающий звук, согнулся и зашёлся в хохоте. Лысина у него покраснела ещё больше, на глазах навернулись слёзы.

— Ты чего?

— А как…ох… га… — еле выдавил из себя Витька. — Как… а…как они вы…бе…гали-и-и! Вот бы всегда…

Сначала хохотнул Валька, потом прыснул Павлик, и через секунду комната затряслась от дикого хохота.

Сказать, что всё произошло очень быстро — значит не сказать ничего. Такие промежутки времени люди не способны ни заметить, ни оценить. Они только выдумали для них название — планковская секунда. Красивое название.

Айлант этого названия не знал. Не смог бы он описать и того, что произошло в этот невообразимо короткий миг, когда он, собрав все свои силы, сделал то, что положено. Ему не потребовались ни дикие энергии, ни громоздкое оборудование. Он просто дёрнул одну из бесчисленных струн, соединяющих столь же бесконечные миры. В одну фантастически малую долю секунды время рвануло вспять, на сорок пять годовых колец назад. Интерференционный всплеск прошёл из мира в мир, и мир послушно разветвился. Пространство и время свернулись в воронку, а когда развернулись…

— Нет, без крови будет не по-настоящему. Ты что, боишься?

— Да нет, Вить, — попытался объяснить Пашка. — Просто…просто это же суеверия одни. Мы ж и так друзья.

— Ничего не суеверия! — обиделся Витька. — Опять ты, Пашка, больше всех знаешь! Валёк, скажи ему!

Валька ещё раз плюнул на лезвие ножа, вытер его о свои далеко не чистые шорты, внимательно оглядел, остался недоволен и плюнул снова.

— А чего? Все знают, что без крови клятва ненастоящая. Это он боится. Мохаешь, Тапик?

— Да не боюсь я…

— Боишься, боишься! Трус!

— Трус?! А ну дай сюда!

Пашка Тапаров по кличке Тапик, вскочил на ноги, вырвал у Вальки нож и полоснул себя по руке. Лезвие легко раскроило загорелую дочерна кожу, рука тут же стала красной. Пашка поморщился, попытался зажать рану рукой — кровь просачивалась через пальцы, капала вниз. На песок, на выгоревшую траву.

— Псих! — глаза у Витьки, казалось, вылезли из орбит. — Ты что сделал, Тапа?!

— Нормально! — сквозь зубы прошипел Пашка. — Давай быстрее!