Грозное дело

Трофим молча снял шапку, убрал под тюфяк, и так же молча начал разуваться. Клим задул огонь. Трофим, уже в темноте, лёг, накрылся и закрыл глаза. Но не спалось, конечно. Про царевичевых жён Трофим слыхал и раньше. И первая жена, как говорят, была порожняя, потом вторая, и царь их обеих в монастырь прогнал. А как иначе, говорили люди, царица для чего нужна? Чтобы рожать царевичей. А не умеешь рожать, уходи в монастырь. Так всегда было заведено! Вот даже отец царя Ивана, Василий, жил-поживал с царицей, ждал-пожидал наследника, двадцать пять лет ждал, не дождался, сослал царицу в монастырь, женился на второй – и сразу царевич родился, нынешний царь и государь великий князь Иван Васильевич. А кабы не было его, что у нас было бы? Смута. Да так, правда, и сейчас, если вдруг царь умрёт и царевич, останется Федька, а Федька бездетен, хоть сколько лет женат на Годуновихе. Род пресечётся, и что тогда будет? Опять смута! Но, правда, если б царёва сноха не скинула, а родила, и Годуновиха бы тоже родила, и царёва последняя жена Марья Нагая, говорят, уже непраздной ходит, и она тоже скоро родит, тогда что? Кто кому тогда из этих новых трёх царевичей посох и шапку другому уступит? Никто! И опять кровищи будет! Как и тогда, когда…

Трофим спохватился и осёкся. Больше ни о чём уже не думалось.

Но так он пролежал недолго – Клим вдруг заговорил:

– А говорят, что у царя был старший брат. Тайный, конечно. Но убили его злые люди. А так бы какая красота была сейчас: царь умер и царевич умер, а у нас есть ещё один царь в запасе! Как его звали, не помнишь?

Трофим, помолчав, ответил:

– Откуда мне такое помнить?

– Ну, мало ли, – сказал Клим. – Ты вон в каком месте служишь. Все злодеи через вас проходят.

– Так он что, был злодей? – спросил Трофим.

– Говорят, что был, – ответил Клим. – А как ему было иначе? Чем кормиться? Ему же ничего не дали из отцовского наследства – ни княжьего удела, ни города, ни деревеньки хоть какой бы завалящей, ни даже мошны с деньгами. Перебивайся, как хочешь! Вот он и пристал к ватаге. И так и ватажил, пока его злые люди не выследили и зарезали. Чего молчишь? Разве не так?

– Я про это ничего не знаю, – ответил Трофим. – Не знаю, где ты такого наслушался. Язык тебе за это надо было бы укоротить.

– Ой, не смеши! – сказал Клим. – А то ты в первый раз про это слышишь. Да про это только все кругом и говорят: был у царя Ивана старший брат Георгий, и не от этой литовской колдуньи рождённый, а от нашей благоверной государыни Соломонии, в иночестве Софии.

Ну вот, тоскливо подумал Трофим, опять Клим не даст покоя, что с ним делать? Но тут Клим вдруг сказал:

– Ладно, ладно, не робей, больше говорить не буду. После сам будешь просить, но я уже ни слова не прибавлю.

И он и в самом деле замолчал. Только было слышно, как он повернулся на бок. Потом ещё немного поворочался, и стало тихо. Трофим по-прежнему лежал на спине, смотрел вверх, в сплошную темноту, и пробовал закрыть глаза, а они каждый раз сами собой открывались. Думать про старшего царского брата Трофиму совсем не хотелось, лучше думать о другом – о том, что Зюзин дал ещё один день на розыск. И даже назвал, кого надо разыскивать – Марьяна. А что его разыскивать?! Иди в подклет и забирай. И что на него ни скажешь, он ни от чего не отречётся. А говорить надо одно – это он царевича убил той кочергой, Савва-истопник про это уже показал под крестом. И те на рундуке при той двери, Фрол Щербатый со своими, и Никифор, сторожничий Верхнего житья – тоже все покажут, что им будет велено. Вот только где кочерга? Вот завтра и Зюзин спросит: где? И велит: покажи! Что сказать? Скажешь одно, а войдёт Годунов и скажет – нет, не так! Или, может, Годунов ещё и сам не знает, что он завтра скажет. Потому что если царевич вдруг выживет, то Годунову надо будет говорить одно, а если помрёт, другое, потому что тогда царским наследником станет другой царевич, Фёдор, и Годунов, его шурин, войдёт в настоящую силу. А Зюзин своей силы лишится и, может, даже головы. Так что же завтра говорить? Вот она, подумал Трофим, служба чёртова, близко к дыбе – можешь сам на дыбу заскочить. И сколько уже заскочило! Ох, суета сует! Трофим мысленно перекрестился и начал читать Отче наш. Потом ещё раз прочитал. Потом ещё. И так читал и читал, покуда не заснул.

25

Спал Трофим крепко, но плохо – снилось, что его душили, а он не мог отбиться и проснуться. Дышать было совсем нечем, в груди он ощущал тяжесть, в ушах гудело, губы пересохли, в глазах плясали искры. Эх, думалось, сейчас помру…

Но всё же не помер, проснулся. Темнота в каморке была кромешная, воздух тяжёлый, спёртый. Вот от чего был такой сон – от духоты, подумал Трофим. Осторожно встал, на ощупь подошёл к окну и стал открывать его.

– Стой! Ты куда это?! – громко воскликнул сзади Клим. – Зарежу!

И было слышно, как он соскочил с лавки на пол. Трофим обернулся и сказал:

– Ты чего это?!

– А ты?! – злобно ответил Клим. – Чего затеял? Куда прёшь?!

– Да никуда. Хотел окно открыть. Дышать же нечем.

– Днём надышишься! А ночью спи!