Грозное лето

– Накормил хлибцем, усатый бис! Ось подывись, Семен, можна такый хлиб исты? - рокотал он, покалывая Ванину хлеб. - Нашел, в що хлиб завертаты -в лошадиную попону. Сенька потянул носом и кисло поморщился: от буханки несло терпким запахом конского пота.

– Заставлю старого самого весь хлиб поисты! - бушевал Пинчук.

Сегодня он хотел отличиться и получше накормить разведчиков, уходящих в поиск. Почти полдня он провертелся у котла, помогая Лачуге готовить ужин и боясь, как бы тот не испортил пищу. И уж никак не мог подумать Пинчук, что неприятность подстережет его совсем с другой стороны. Мог ли он предположить, что старый и исполнительный Кузьмич его так подведет?

Кузьмич, обиженно кряхтя, молча насыпал ячмень в торбы. Он даже не пытался защищаться. Старик, конечно, понимал, что дал маху, но стоило ли из-за этого подымать столько шуму?! Пинчука же это молчание провинившегося ездового злило еще больше, и он басил на всю округу:

– Була б гауптвахта, посадил бы я тебя днив на пять, тоди б ты научился думать головою!.. Що ж мэни теперь робыты? - вдруг обратился он к Сеньке, растерянно разводя руками. - Бийцив накормить нечем. Бэз ножа заризав, старый качан!

– Не расстраивайся, Петро Тарасович! Слопают, - успокаивал его Ванин. - Не слишком важные господа. Будут уминать за обе щеки, только держись. -И, подтверждая свои слова делом, Сенька откусил от угла хлебного кирпича большой кусок. Старательно прожевал его под внимательным, ожидающим взглядом Пинчука, чмокнул губами и добавил: - Так даже приятнее - с душком-то. Аппетиту придает.

– А икаешь чому? - испугался Пинчук.

– Понятно - что. Всухомятку такой кусище проглотить... Ничего, пойдет, давай неси!.. И вообще ты, Петро Тарасович, поторапливайся. Нам пора выходить. Говорят, из штаба армии какой-то представитель прибыл. Будет ждать нашего возвращения. Знаешь, как нужен сейчас "язык"?!

Делать было нечего. Пришлось Пинчуку кормить разведчиков хлебом с Кузьмичовой приправой. Бранились они здорово, но хлебец все же съели. А потом еще долго смеялись друг над другом.

– Что ты наделал, старшина! - пресерьезно говорил Ванин. - Ведь теперь в разведку нельзя идти. Учует немчура, подумает - кавалерийский эскадрон наступает, да и подымет шумиху. Мы и вернемся с пустыми руками.

– А ты бензину або солярки выпей, зараз весь дух из тебя вылетит, -посоветовал ему повеселевший Пинчук.

Вскоре разведчики во главе с Забаровым тронулись в путь. Пинчук долго смотрел им вслед. Это был первый поиск, проводимый без него. Дольше его взгляд останавливался на разведчиках, с которыми он ходил на последнюю операцию. Добрая, подбадривающая улыбка пряталась в его длинных усах. А глаза, мудрые Пинчуковы очи, так и просили: "Возвертайтесь, хлопцы, живыми, не згиньте!"

В дубовом лесу было сыро и сумеречно. По вершинам пробегал свежий после дождя ветерок, и деревья шумно отряхивались, сбрасывая с листьев крупные дождевые капли. Где-то в глубине леса барабанил носом дятел, грустила сиротливая горлинка, да на поляне плакала иволга. Пучеглазая сова, прозрев к ночи, неслышно носилась меж стволов, и ее крик оглушал лес, загоняя маленьких пичужек по своим дуплам.

Разведчики шли гуськом, по-волчьи, след в след, и, как всегда, тихо. Впереди - Забаров. Он шагал, подавшись всем туловищем вперед; бойцы шли за ним, словно были привязаны к нему веревкой, невидимой в темноте. Так идут на поиск все разведчики. Они покидают свои блиндажи под вечер и, обвешанные гранатами и ППШ, отправляются в путь. Идут без дорог, глухими тропами. Днeм отсыпаются в своих обжитых норах - маленьких блиндажах. Лeтом - зеленые, зимой - в белых халатах. Кто знает, что чувствует разведчик, когда подходит он к неприятельскому переднему краю, какие думы теснятся в его голове...

Вышли в район обороны правофлангового полка. Вторая, запасная, линия обороны начиналась сразу же за лесом и глубокими ходами сообщения спускалась к первой, где сухими горящими сучьями потрескивали пулеметы и автоматы. Темную ткань неба разрезали красные ножницы прожекторов да расцвечивали ракеты. За Донцом то и дело вымахивали зарницы, сопровождаемые тяжелым и глухим стоном орудий. А потом южнее, там, где без умолку токовал наш "максимка", рвались снаряды, разгребая черноту ночи яркими рассыпающимися искрами. Во тьме тарахтел "У-2". Длинные языки немецких прожекторов жадно вылизывали небо, но не могли найти маленького самолета.

Выйдя из леса, разведчики спустились в один из многочисленных ходов сообщения и пошли по нему, шурша маскхалатами. Забаров с удовлетворением отметил, что, кроме этого шуршания, ничего не было слышно. "Молодцы!" -подумал он, ныряя под бревенчатое перекрытие и отжимая к стене встречного солдата с термосом за спиной.

– До переднего еще далеко? - словно бы шел впервые, спросил Ванин, задерживаясь.

– Да нет. Может, метров двести, - ответил тот.

"Ну ж, врет!.. Еще с полкилометра топать",- усмехнулся Сенька.