Грозное лето

Пинчук с Кузьмичом всю ночь возили снаряды для артполка и возвратились к себе в роту лишь с восходом солнца. Распрягая лошадей, Кузьмич заметил, что одна из них, с обрубленным ухом, его любимица, понуро опустила длинную красивую морду и, против обыкновения, не подняла ее, когда он снимал хомут. Испугавшись, Кузьмич обежал кругом кобылицы и только теперь увидел рану на ее задней ноге. Осколок снаряда разворотил ляжку.

– Маруська, милушка ты моя... Как же это... а? Что же ты молчала, красавица моя одноухая, глупая ты моя?.. - шептал ей в горячие ноздри Кузьмич. Старик нервно кусал левый ус, растерянно разводя руками.

– Якого ж биса ты стоишь? - прикрикнул на него Пинчук, поглаживая свой голый, бритый череп. - Ветеринара зови!..

Дивизионный ветпункт находился недалеко, и через полчаса, сопровождаемый Кузьмичом, оттуда явился старшина-ветфельдшер. Осмотрев раненую лошадь, он тотчас же приступил к делу. Кузьмич стоял рядом и изо всех сил старался разжалобить "доктора", как он льстиво называл ветфельдшера.

– Вы только подумайте, товарищ доктор, - дышал беззубым ртом Кузьмич в фельдшерское ухо, - ведь слово дал я своему председателю колхоза сохранить и в целости доставить обратно же... А тут такое несчастье!.. Человек вы, стало быть, ученый, коль за этакое ремесло взялись... Помогите, век буду в благодарностях...

И "доктор", в звании старшины ветеринарной службы, отвечал точь-в-точь как чеховский Курятин из "Хирургии" несчастному дьячку Вонмигласову:

– Дела эти, старик, нам знакомые. Пустяки это... Мы - мигом!

От обоих усачей попахивало водочкой.

Маруська своим жестким хвостом больно хлестнула по лицу нагнувшегося к ее ноге ветеринара.

– Тпру! Ты, безухая!.. А ты что рот разинул?! - рассердился лекарь.

– А что я могу с ней поделать... слепни одолевают... гнус по-нашему, по-сибирски... - робко оправдывался Кузьмич.

– Подержи хвост!

Кузьмич послушно исполнил приказание. С его помощью ветфельдшер промыл рану, зашил ее и туго перевязал бинтом.

– Ну, вот и все, - сказал он, разгибаясь. - Завтра на ветпункт приведешь.

– Что вы, что вы, товарищ старшина... товарищ доктор! - взмолился Кузьмич. - Да я сам ее выхожу!

– Ну смотри, - примирительно сказал фельдшер. Между ними завязалась неторопливая беседа.

– Конюхом, значит, был?..

– Конюхом, - ответил Кузьмич, оглядываясь вокруг. Но вместо Пинчука он заметил бегущую девушку, - Какую-то девчонку сюда нелегкая несет, -сказал он не то себе, не то своему собеседнику. - Никак, Верка с почты?.. Так и есть - она, курносая. И зачем бы ей?

Бойкая, краснощекая, она подбежала к Кузьмичу и, волнуясь, спросила:

– Иван Кузьмин, все... вернулись?

– Это ты о ком?

– Разведчики ваши?..

– Вернулись.

– Все?! - большие черные глаза девушки умоляюще смотрели на Кузьмича.

– Как будто все...

– Точно?.. Иван Кузьмич, точно? Иван Куз...- запнувшись на последнем слове, она повернулась и быстро побежала прочь, мелькая брезентовыми сапожками.

Кузьмич и недоумении оглянулся вокруг: у входа в землянку, широко и небрежно расставив ноги, стоял Сенька Ванин.

– Ах вон оно что,- вздохнул Кузьмич и пояснил ветфельдшеру: -Любовь, стало быть... Так-то! И война нипочем. Вот она, молодость, что делает, язви ее корень!..

Мимо, будто не замечая их, независимой, валкой походкой прошел Сенька.

– К ней...- без труда заключил Кузьмич и опять вздохнул:-Хорошие хлопцы, я вам скажу! Им бы жить да жить. Советская власть выпестовала их, но и избаловала сильно,- Кузьмич неожиданно обиделся, закусил ус.- Вот идет, шкет этакий, мимо и даже не поздравствуется. Нуль внимания!.. А того не могет понять, что его еще и на свете не было, а я уж эту самую Советскую власть защищал, кровь проливал за нее...- голос его задрожал, оборвался, глаза быстро покраснели.

– Ну, и их черед пришел,- сказал ветфельдшер.

– Черед-то черед. Это все так,- как бы согласился Кузьмич.- Да ить и мы опять с ними. Это, почитай, для меня уже третья большая война...

Старик умолк, пошарил в кармане, и в его руках появилась маленькая шкатулка.

– Супруга моя,- вынул он пожелтевшую фотографию.

– Уж больно молода! - удивился ветеринар.- Жива-здорова?

– Бог ее знает...

– Как так?

– Длинная история...

Кузьмич взял у старшины фотографию, спрятал ее в шкатулку и, еще раз поблагодарив ветфельдшера, пошел прочь.

– Вера!..- позвал Сенька, ускоряя шаг.- Обожди же!..

Краснощекая толстушка остановилась, потом не вытерпела и побежала навстречу Ванину. Она подскочила к нему и, быстро поднявшись на носках своих брезентовых сапог, прямо с лета чмокнула его в губы.

– Тю ты... дуреха!..- смутился Сенька.- Увидят же!..

– Пусть видят!..- сказала она с вызовом и поцеловала его еще раз. Черные глаза ее блестели.- Ой как же я... люблю тебя, Сеня!.. А ты... а ты меня... любишь?

– Вот еще глупости.

Она обиделась, надув губы, как ребенок. Сеньке стало жаль ее. Но неопытен был в любовных делах лихой разведчик. Неуклюже обнял ее, а поцеловать так и не решился. Пробормотал только:

– Ох же и чудная ты... Вера!

– Ну и пусть! - сказала она дерзко и опять хотела поцеловать его, но он отстранился.