Грозные годы

— Не беспокойся, дед, мой пулемет всегда наготове, — ответил Тараба.

Он подхватил пулемет и выбежал из сарая. Если бы старик пригляделся этим утром к Тарабе повнимательнее, то, наверное, заметил бы в глазах пулеметчика какую-то нерешительность и странную медлительность движений. Но, к счастью, старик был слишком занят медведем и ничего не заметил. Выйдя из сарая, Тараба первым делом бросил взгляд в сторону дома. У порога сноха старика выливала из ведра воду. Озорно улыбаясь, она украдкой поглядывала на Тарабу. Это его приободрило, он тоже улыбнулся ей и довольно решительно зашагал вслед за стариком, прислушиваясь к его возбужденному голосу.

— Я, сынок, хочу себе из его шкуры шубу сшить, — тараторил старик. — Люди говорят, медвежья шкура дюже теплая и от дурного глаза бережет. Не знаешь, правда это или нет?

— Еще бы не правда! В медвежьей шкуре можно и на снегу спать, — ответил Тараба. — Только ты, дед, учти, я в него из пулемета стрелять буду, и твоя шуба дырявая будет, как решето.

— А ты разве не можешь ему в башку целить? — спросил старик.

— Ну что ж, воля твоя, попробую.

Они шли очень быстро. Вскоре добрались до конца поля и оказались у самой опушки леса. Тараба стал внимательно вглядываться в чащу.

— Так где, говоришь, твой медведь? — спросил он.

Старик взобрался на загородку, отделявшую поле от леса, и, ладонью заслонив глаза от солнца, стал оглядывать опушку. Через некоторое время он выругался и спустился на землю.

— Спрятался, паразит, ей-богу, спрятался! Вот теперь сам видишь, что это за напасть! Говорю тебе, он похитрее самого черта будет! Видать, углядел тебя с твоим пулеметом.

— Да ну, не может этого быть, — стал успокаивать старика Тараба, весьма обрадованный отсутствием косолапого. — Он сейчас, наверное, просто в лесу промышляет, а потом сюда явится. Не бойся, дед, уж если он пристрастился к твоим помидорам, то так просто от них не откажется.

— Дай-то бог, — покачал головой старик. — Ну, я пока пойду управляться по хозяйству, а ты тут гляди в оба.

Раздосадованный старик ушел, а пулеметчик залег на краю поля за загородкой и стал напряженно всматриваться в лесную чащу. Яркие лучи солнца били ему прямо в глаза, и на какое-то мгновение он прикрыл веки. Пережитое этой ночью вновь возникло перед взором Тарабы, сладостные воспоминания захлестнули его. Погружаясь в этот прекрасный мир, он забыл и о медведе, и о старике, и о приказе командира, и о необходимости скорее возвращаться назад, в бригаду. Все то, что еще недавно составляло смысл его жизни, сейчас вдруг показалось далеким и незначительным. Он отдался нахлынувшей на него теплой успокаивающей волне, наполнявшей душу отрадой и покоем.

Так прошел жаркий, с оглушительным стрекотом кузнечиков, полдень, и наступил вечер. Огромная фигура медведя два-три раза в течение дня маячила за деревьями, но Тараба не счел нужным стрелять.

На упреки старика за ужином он отвечал, что сегодня, стрелять не мог, потому что не было подходящего момента.

— Видишь ли, старик, — объяснял он, — ты хочешь, чтобы я ему в голову целил, потому что тебе шкура нужна. Вот в этом и загвоздка. Чтобы попасть в голову, нужна большая точность, а какая тут может быть точность, когда голова у него все время ветками заслонена? Придется ждать, пока он во весь рост поднимется и голову из кустов высунет, а уж тогда — вся шкура твоя. Ясно?

Старик внимательно слушал его и в тяжком раздумье качал головой. Доводы пулеметчика вполне убеждали его, но в то же время он всей душой хотел как можно скорее избавиться от ненавистного зверя. Наконец он произнес:

— Вот что, парень, черт с ней, со шкурой этой, прикончи его, и все тут. Где увидишь его, там и стреляй. Куда ни попадешь, я буду доволен. Вот тебе мое последнее слово.

— Добро, дед, выстрелю, — сказал Тараба. — Как ты говоришь, так и будет сделано, можешь не волноваться.

И Тараба отправился спать в свой сарай. Беспокойные мысли одолевали его. Он понимал, что дальше обманывать старика не стоит, это может плохо кончиться. Да и прав старик: медведь действительно несколько раз был у пулеметчика на мушке. Но и сноха старика была тут! Она жадно обнимала Тарабу, лихорадочно ласкала, шепча:

— Не думай о старике, он давно из ума выжил. Медведь сам по себе, а мы сами по себе. Ну-ка обними меня покрепче!..

Она заражала его своим легкомыслием и беззаботностью, и он забывал обо всем на свете рядом с ласковой вдовушкой.

...Уже несколько дней пулеметчик Тараба охотился за коварным медведем, но все без успеха. То ли ратное счастье отвернулось от него, то ли старик был прав и медведь оказался слишком хитрым... Несколько раз удалось выследить косолапого, но в этих проклятых зарослях Тараба никак не мог поймать его на мушку. Иногда медведь вылезал на опушку, даже валялся немного в траве на лужайке, но, как назло, именно тогда, когда Тараба находился от него далеко и не мог хорошенько прицелиться. Тараба пожаловался старику на медвежью хитрость, сокрушенно качая головой:

— Ей-богу, дед, твоя правда была, не медведь это, а сам дьявол.